А если тебе не могут сказать нет, то получаетсяизнасилование или вроде того. Во мне бушевал ardeur,заставляя дышать прерывистои со всхлипом. Мне хотелось поцеловать Натэниела, наполнить его рот своимязыком. Но я знала, что, если я это сделаю, станет поздно.

Голос у меня звучал придушенно:

— Когда я тебе говорю «уходи», ты уходишь. А теперьпрочь от меня!

Я отпустила его волосы настолько резко, что он свалилсяспиной на кровать. Джейсон уже стоял с другой стороны, оттаскивая от меняНатэниела, подталкивая его к двери. Глядя на них, мне хотелось заорать илизаплакать. Они так хороши сейчас для питания! Воздух сгустился от взаимногожелания, а я их выгоняю. И все еще ощущаю биение их сердец, как конфетку наязыке, как двойное эхо моего сердца.

Я закрыла глаза и заорала — без слов, полный боли крик. Какбудто голод вдруг допер, что я делаю — отсылаю их. Он бушевал, выдавливая изменя рваные стоны быстрее, чем я успевала дышать. Я лежала на кровати средишелковых простынь, извиваясь и вопя. Вдруг нахлынуло воспоминание — не мое, обэтой неудовлетворенной нужде, запертой во тьме, где ни одна рука не коснетсятебя, ничья кожа не сольется с твоей. Я ощутила тончайший край бешенстваЖан-Клода после этого наказания. Он исцелился, но память еще болела.

Чьи-то руки прижимают меня к кровати. Я открыла глаза — этоДжейсон и Натэниел. Каждый из них держал меня за руку и за ногу. Каждый из нихмог бы поднять небольшого слона, но мое тело, извиваясь, подбрасывало их,заставляло бороться со мной.

— Анита, ты себя ранишь, — сказал Джейсон.

Я поглядела на себя и увидела на руках и ногах кровавыецарапины. Наверное, это сделала я, но не помнила как. Вид этих кровавых нитокменя успокоил, заставил затихнуть под их руками.

— Я найду, чем тебя связать, пока не встанетЖан-Клод, — сказал Джейсон.

Я кивнула, боясь говорить — боясь того, что могу сказать.

Он оставил Натэниела меня держать, но в одиночку это можнобыло сделать, лишь держа мне руки и прижимая телом к постели. Не полныйконтроль, но так он помешает мне себя ранить.

Волосы Натэниела упали на наши тела с сухим шорохом, и мирстал виден лишь сквозь этот занавес. Его аромат, как теплый пресс, повис междуним и мной. И еще слышался запах свежей крови. Мой зверь рвался лизать раны,питаться на моей коже или, того лучше, открыть раны на Натэниеле и питаться нанем. От одной этой мысли меня свело желанием, я задергалась, не в силахудержаться, пока не освободила ноги, и только одежда нас разделяла. Он издалкакой-то звук — не то протест, не то еще что-то.

Я подняла руки с кровати, почувствовала, как напряглись унего мышцы, заставляя меня лечь обратно. Для него меня так держать — не должнобыло стоить усилий. Кроме голода, я от меток или от зверя обрела еще другиекачества. Натэниел был сильнее меня, это я ощущала. Но есть вещи помимо силы,которые помогают в борьбе. Я снова подняла руки с кровати, всего на парудюймов, и он снова надавил, заставляя меня лечь. Но, получив достаточно места,я повернула правую руку в сторону его большого пальца и освободилась.

Тогда я приподнялась, целуя его в грудь, и он застыл. Я егоукусила — нежно, и он слегка и тихо вскрикнул. Я стала лизать дорогу вверх поего груди, пока он все еще держал меня за левую руку, все еще прижимал нижнейчастью тела. Языком я пощекотала ему сосок, и он задышал быстрее. Охватив сосокзубами, я вдавила их в кожу, в плоть. Он затрепетал на мне, тело его такдернулось, что мне пришлось быть аккуратной, чтобы не прорвать кожу. Но ядержала, и он стал стонать, и когда я отпрянула, то увидела почти идеальныйотпечаток собственных зубов.

Я лежала на спине и глядела на укус, на сосок в егосередине, и меня охватывала радостная дрожь, волна восторга и чувство...обладания. Я его пометила.

Я освободила левую руку, и он не стал ее держать. Он лежал,приподнявшись на вытянутых руках, прижимаясь ко мне бедрами, волосы егоокружили нас каскадом. Он глядел на меня, и лицо его искажал голод. Мне не надобыло говорить, как ему хочется, чтобы я окончила только что начатое.

Я приподнялась поцеловать его, и его губы затрепетали подмоими. Поцелуй был долгий и страстный, и он застонал горлом и вдруг свалился наменя, прижимая всем весом, и мы сцепились ртами, руками, телами в одно целое вгнезде этих роскошных ванильных волос, будто в теплом атласе. Натэниел целовалменя так, будто хотел забраться внутрь через рот, и я открылась ему, чтобы онисследовал меня, пробовал на вкус, на ощупь. И не его рука под моим топом,мнущая груди, привела меня в чувство. Это были мои руки у него в шортах, охватившиесмуглую гладь ягодиц. Я смогла восстановить самообладание, бороться с желанием,с голодом. Куда, к чертовой матери, подевался Джейсон? Я бросила целоватьНатэниела, бросила его трогать, но его руки, его рот бродили по моему телу. Таксилен был его голод, так силен. Я не могла встать и уйти. У меня просто нетнужной силы.

— Натэниел, перестань.

Его рот сквозь атлас топа прижался к моей груди. Кажется,Натэниел меня не слышал.

— Натэниел, перестань! — Я рванула его за волосы,прочь от меня. Топ промок там, где он присосался, Глаза у него помутнели, онбудто и не видел меня. — Натэниел, ты меня слышишь?

Наконец он кивнул:

— Да.

Любой другой возмутился бы, что его так остановили, но онсмотрел на меня, и глаза его приобретали осмысленность. Он просто сделал, что ясказала, и ждал, что я скажу дальше. Я не понимала Натэниела; даже зная желанияего сердца, я не могла его понять. Слишком мы были разные, но сегодня этаразница могла нам помочь.

Я не стану, я не могуиметь секс с Натэниелом. Но я не моглаи полностью остановиться. Мне надо было питаться. Надо было вонзить зубы в егоплоть, окунуться в его похоть, я не могла иначе.

— Слезь с меня.

Он перевернулся на спину, глядя на меня, лежа в озересобственных волос, похожих на рыжеватую раму вокруг его тела. Я хотела видетьего целиком на фоне волос, и надо было только стянуть шорты с изгиба его тела.Видение было таким сильным, что я закрыла глаза, стала глубоко дышать.Необходимость до него дотронуться хлестала меня почти до боли, будто ardeurмогменя заставить это сделать. Может, и мог. Но я могу управлять тем, как именно ябуду трогать Натэниела. Это хотя бы было мне подконтрольно.

Я открыла глаза и увидела, что он смотрит на меня снизувверх своими невозможными сиреневыми глазами.

— Перевернись на живот, — велела я хриплымголосом.

Он перевернулся, ни о чем не спросив, и это напомнило мне,насколько он беспомощен в руках любого доминанта. Он всегда будет делать то,что ему говорят, что бы ни сказали. Это помогло мне взять себя в руки —понимание, что я сейчас за него отвечаю. Какой-то контроль я должна сохранить,потому что у него нет никакого.