Олег ел рассеянно, больше пил, хмурился, внезапно со злостьюхлопнул ладонью по столу:

— Это достижения?… Фигня! Конечно, я на ушах ходил бы…если бы не Тарх!… Но смешно думать, что можем его отыскать… вот такими.

— Какими?

Олег вызверился на него, как рассерженный волк из-за прутьевжелезной решетки:

— Какие мы есть!… До Луны долетели, чуть не сдохли. АТаргитай, как догадываешься, подальше.

Мрак вздохнул, с силой потер лоб.

— Намного дальше, — сказал он горько.

— Чего туда забрался, дурак!

— А природа вообще дура, — сказал Олег.

— Я боюсь даже вообразить, где он, что видит, чтотворит, в чем участвует. Но, если хотим ему помочь, нужно… самое малое!…добраться до нашего дурака.

Мрак сказал с неловкостью:

— Олег, не мне тебе вякать, как это сделать. Давай, тыу нас умный. Если не придумаешь, то кто? Я могу только в зубы дать. Да и то,теперь даже это прекрасное и нужное дело ты можешь лучше…

Олег покачал головой:

— Нет, Мрак, насчет дать в зубы тебе равных нет.

— Правда?

— Клянусь, — ответил Олег серьезно. Мрак чуточкуповеселел:

— Ну ладно, хоть что-то умею. Слушай, а что, еслипопробовать рвануть… к Меркурию?

Олег присвистнул, спросил озадаченно:

— Почему к Меркурию?

— Я читал, что на нем от жара выветрились всенежелательные элементы. Испарились, если по научному. Остались только солидные,вроде редкоземельных, а еще есть вроде бы тритий, дейтерий, менделевий… еслиничо не путаю. Нам же надо заполнить бензобаки и еще пару канистр в придачу. Дане пару, а сколько потащим! На Луну от меня долетел один голодный шкелетик… Адо Меркурия, как догадываюсь, чуть дальше. Подумать только — мельче Луны, апочему-то дальше.

Олег взглянул остро, проговорил после осторожной паузы:

— Но сперва надо научиться его… потреблять.

— Учусь, — ответил Мрак. Он пошарил по столуголодными глазами, но на блюдах жалобно белели разгрызенные кости. Он вздохнул,горстями начал срывать крупные виноградины и совать в пасть.

— Учусь, ты же видишь…

Он не шутил, как решил подозрительный Олег. В самом деленаловчился расщеплять, но пока только органику. Да и то не всю. Жареное мясо вжелудке сперва расщеплялось, как и положено, часть шла в плоть и кровь, ночасть он осторожно пытался расщеплять дальше, уже не в биологическом желудке, ав желудке — атомном реакторе.

Казалось бы, проще расщеплять тяжелые металлы, но в сознаниес детства, да что там с детства, за все века и тысячелетия втемяшилось в плотьи кровь, что металлы — это металлы, с ними можно что угодно, но их не едят.Дейтерий или тритий — другое дело, никогда их не видел, предубеждения нет, ауже начитался во всех источниках, что это самое ценное ядерное топливо.

— Хорошо, — сказал Олег наконец.

— Наедайся здесь вволю, я для тебя притащу обогащенногоурана…

Мрак хлопнул себя по лбу:

— Да что это я? У меня самого несколько ядерных бомбприпасено. Ты-то можешь подзаправляться от электрических линий в космосе…

— Если попадутся, — ответил Олег.

— И если я их различу. И если сумею. Тем более что онисовсем не электрические, а… и слова такого нет! Так что запас придется брать надвоих. А это немало. Меркурий… гм, далековато.

Но в голосе его не было привычного страха, неуверенности,явного желания пойти на попятную. Мрак смотрел с подозрением, пытался прощупатьего во всех диапазонах, но, странное дело, везде натыкался за абсолютнуючерноту. Он уже умел генерировать мощные пучки гамма-лучей, сейчас сканировалОлега с головы до ног, но везде все та же чернота.

Хуже того, не удавалось даже определить, из чего же кожаОлега. Луч увязал сразу, не углубившись ни на миллиметр, ни на микрон илимиллимикрон, даже на глубину ангстрема не удавалось засадить луч… но и удалосьбы, что можно было бы узнать?

Перед ним сидел абсолютно темный человек, который поглощалвсе виды излучения. Поглощал абсолютно. Мрак нарочито послал с отражением,результат тряхнул его так, словно на мчащемся мотоцикле врезался в стену.

Олег спросил озабоченно:

— У тебя болит зуб?

— Какой зуб…

— Не знаю, — ответил Олег, — но я могу, могу…Мрак положил на стол огромные кулаки и сказал громко:

— Я тоже могу. Ты мне скажи, что у тебя за шкура такая?

Олег улыбнулся краем рта:

— Ага, заметил?

Да, пусть считает это трусостью, хоть он называетосторожностью и осмотрительностью, однако ночью тайком, тайком даже от Мрака,побывал в одном институте, где соорудили высоковольтную лабораторию, с опаскойи удовольствием прошелся между гигантскими трансформаторами, где прячутсямолнии неимоверной мощи.

Он знал этот институт, сам когда-то дал ЦУ на постройку, атеперь вот ночью, тайком, в полной темноте, как ворюга, взялся за ручкутрансформатора, на электронном табло сразу побежали цифры: 5… 10… 20… Призначении 30 киловольт засветился ионизированный воздух, Он тогда опасливооглянулся на окна, но защитные экраны опущены, сигнализация отключена, никто неувидит, даже если дать вот так 40… 50… нет, можно сразу 100 киловольт…

Кожу слегка как будто начало пощипывать. Или это толькочудится? Между пластинами электродов, где он стоял, полыхала огромная ветвистаямолния, толщиной с бревно. Воздух шипел и трещал, сперва как будто в водууронили раскаленную добела наковальню, а потом уже был треск разламываемыхскал. Все помещение было залито ярким плазменным светом, трепещущим, но с такойчастотой, что вспышки почти сливались в ровный свет.

Ощущение, как будто по коже забегали крохотные лапки,усилилось. Понятно, если бы он был сплошной глыбой металла, то еще на цифре 40коротко бы щелкнуло, и в этой глыбе появилась бы сквозная пробоина соплавленным валиком на выходе.

Он с беспокойством посмотрел на залитые светом стены. Трескэлектрических разрядов наверняка уже слышен снаружи. Пальцы пошли поворачиватьверньер быстрее, на табло сменялись зеленоватые цифры: 150… 200… 300… 400…

Молния расширилась до размеров его собственного тела, выпустилажгутики, те обогнули и сомкнулись за его спиной. Коротко щелкнулпредохранитель, молния тотчас исчезла, в помещении стало темно и оглушающетихо.

Олег слышал только частые судорожные толчки сердца.Испуганное, оно колотилось так же, как и тогда, много тысяч лет тому назад,когда он вышел из крохотной деревушки, когда это сердце было такимсла-а-а-абеньким, четырехкамерным, готовым замереть от любого сильного толчка.