День удушающе жаркий; солнце добирается до зенита и словнозастывает там, будто его приколотили гвоздями. Под ними — длинный пологийсклон, уставленный огромными серо-черными каменными лицами, изъеденными эрозиейстатуями, которые вырубила и поставила на склоне давно ушедшая цивилизация.Люди Гриссома, наседая, мельтешат среди статуй, а Роланд и его немногиеоставшиеся в живых соратники, поднимаются все выше, отстреливаясь. Стрельба несмолкает, выстрелы гремят и гремят, пули жужжат вокруг каменных лиц и голов иливпиваются в них, как жаждущие крови москиты. Джейми Декарри убил снайпер,возможно, сын Гриссома, у которого орлиный глаз, или сам Гриссом. Ален нашелеще более ужасный конец: его застрелили темной ночью, до начала решающей битвы,двое лучших друзей. Глупая ошибка, нелепая смерть. На помощь надежды не было.Колонна Демулетта попала в засаду под Римроксом и полегла, а когда Ален, далекоза полночь, прискакал, чтобы сообщить об этом, Роланд и Катберт… грохот ихревольверов… и, о, когда Ален выкрикнул их имена…

Теперь они на вершине и бежать отступать больше некуда. Заих спинами, на востоке, отвесный обрыв вел к Соленому морю, которое в пятистахмилях к югу называлось Чистым. А с запада находился склон с каменными лицами иорущими, наступающими людьми Гриссома. Роланд и его соратники убили сотни, но вживых, по самым скромным подсчетам, осталось еще две тысячи. Две тысячи людей,раззявленные рты, выкрашенные синим лица, кто-то с винтовкой, некоторые даже сбазукой… против дюжины. Именно столько их осталось, на вершине ИерихонскогоХолма, под палящим солнцем. Джейми мертв, Ален пал под пулями своих лучшихдрузей, надежный, верный Ален, который мог бы под покровом ночи укрыться вбезопасном месте… Катберт ранен. Сколько раз? Пять? Шесть? Рубашка стала алойот крови. Половина лица залита кровью, глаз с той стороны невидяще смотрит нащеку. Однако, он по-прежнему крепко держит рог Роланда, тот самый рог, ккоторый когда-то дул Артур Эльдский. Так, во всяком случае, гласят легенды. Ине собирается отдавать его. «У меня получается лучше, чем у тебя, — со смехомговорит он Роланду. — Возьмешь его, когда я умру. Не забудь взять его Роланд,ибо он — твоя собственность».

Катберт Оллгуд, который когда-то въехал в феод Меджис сграчиным черепом на луке седла. «Дозорный» — так он его называл и разговаривалс ним, как с живым, а иногда доводил Роланда до белого каления своимшутовством, а здесь он стоит, пошатываясь, под палящим солнцем, с дымящимсяревольвером в одной руке и рогом Эльда в другой, залитый кровью, наполовину ослепший,умирающий… но, как всегда, смеющийся. О, добрые боги, смеющийся и смеющийся.

— Роланд! — кричит он. — Нас предали! Их гораздо больше! Занашими спинами море! Мы атакуем?

И Роланд понимает, что он прав. Если их походу к ТемнойБашне суждено завершиться здесь, на Иерихонском Холме, если предательствоодного из своих и превосходящие числом варвары Джона Фарсона сокрушат их, чтож, они должны умереть красиво.

— Да! — кричит он. — Да, очень хорошо. Все ко мне! Стрелки,ко мне! Ко мне, я говорю!

— Что касается стрелков, то я здесь, — отвечает ему Катберт.— И мы — последние.

Роланд смотрит на него, потом обнимает под этим жуткимнебом. Чувствует, как горит тело Катберта, чувствует его предсмертную дрожь. Ивсе-таки он смеется. Берт все-таки смеется.

— Хорошо, — хрипит Роланд, оглядывая своих оставшихсясоратников. — Мы их атакуем. Никого не щадить.

— Нет, никого не щадить, абсолютно никого, — говоритКатберт.

— И мы не примем их капитуляцию, если они попытаютсясдаться.

— Ни при каких обстоятельствах, — соглашается Катберт,давясь от смеха. — Даже если все две тысячи человек поднимут руки.

— Тогда дуй в этот гребаный рог!

Катберт подносит рог к окровавленным губам, и выдыхает внего весь запас воздуха в легких. Звук рога перекрывает грохот выстрелов, акогда через минуту (может, через пять, через десять, время не имеет значения вэтой последней битве) рог выпадает из пальцев Катберта, Роланд оставляет еголежать в пыли. В горе и жажде крови он напрочь забывает про рог Эльда.

— А теперь, друзья мои… хайл!

— Хайл! — кричит дюжина голосов под раскаленным солнцем. Этоих смерть, смерть Гилеада, смерть всего, но его это более не волнует. Знакомаякрасная ярость, сравнимая с безумием, застилающая разум, топит в себе все мысли.«Один последний раз, — думает он. — Пусть будет так».

— Ко мне! — кричит Роланд из Гилеада. — Вперед! За Башню!

— За Башню! — повторяет Катберт за его спиной. В одной руке,поднятой к небу, он держит рог Эльда, во второй — револьвер.

— Пленных не брать! — кричит Роланд. — ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ!

Они мчатся вперед, на орду Гриссома, море синих лиц, он иКатберт впереди, минуют первые каменные серо-черные лица, стрелы и пули свистятвкруг них, и тут слышатся колокольца. Мелодия, прекрасней которой не бывает.Чудесные звуки, от которых едва не разрывается сердце.

«Только не сейчас, — думает он. — Только не сейчас. Позвольмне довести до конца эту атаку, бок о бок с другом, и наконец-то обрести покой.Пожалуйста».

Он ищет руку Катберта. На какое-то мгновение чувствуетприкосновение липких от крови пальцев друга, там, на Иерихонском Холме, гдеоборвалось его храброе, полное смеха существование… а потом пальцы, коснувшиесяего, исчезают. Вернее, его пальцы проходят сквозь пальцы Берта. Он падает,падает, мир темнеет, он падает, колокольца бьют, каммен играет («Похоже нагавайскую мелодию, не так ли?») и он падает, Иерихонского Холма уже нет, рогаЭльда нет, только темнота и красные буквы в темноте, некоторые — буквы ВЫСОКОГОСЛОГА, их достаточно много, чтобы он мог прочесть, что они говорят, а говорятони…

5

Светилась надпись: «СТОЙТЕ». Роланд видел, что людипереходили улицу, несмотря на запрет. Бросали быстрый взгляд в сторонуприближающихся автомобилей, а потом ступали на мостовую. Один такой мужчинарешил пересечь улицу буквально перед бампером желтого такси. Водитель нажал наклаксон, вывернул руль. А пешеход что-то прокричал, а потом вскинул руку свыставленным средним пальцем и помахал вслед удаляющемуся такси. Роланд решил,что едва ли этот жест является пожеланием долгих дней и приятных ночей.

В Нью-Йорке стояла ночь, и хотя людей на улице хватало,никого из своего ка-тета Роланд не увидел. Такого развития событий, Роланд вэтом честно себе признался, он не ожидал. Никак не мог предположить, чтоокажется тем единственным, кто попадет в Нью-Йорк. Не Эдди, а он. И куда же, обоги, ему идти? И что он должен сделать, когда доберется до цели?

«Помни собственный совет, который ты им дал, — сказал онсебе. — „Оказавшись в Нью-Йорке в одиночестве, оставайтесь на месте“».