Но сие означало, что он должен стоять столбом… он посмотрелна зеленый для пешеходов сигнал светофора… на углу Второй авеню и Пятьдесятчетвертой улицы, где красная надпись «СТОЙТЕ» сменилась на белую «ИДИТЕ», чтобычерез короткий промежуток времени снова стать красной.

Пока он над этим раздумывал, за спиной раздался голос,пронзительный, вибрирующий от счастья: «Роланд! Сладенький! Повернись ипосмотри на меня! Посмотри на меня внимательно!»

Роланд повернулся, уже зная, что увидит, но все равноулыбаясь. Это ужасно, вновь пережить день на Иерихонском Холме, но тут онполучил мощный заряд положительных эмоций: по Пятьдесят четвертой улице к немуспешила Сюзанна Дин, смеясь и плача от радости, с распростертыми руками.

— Мои ноги! — она кричала во всю мощь легких. — Мои ноги!Мои ноги снова целые и невредимые! О, Роланд, сладенький, восславимЧеловека-Иисуса! МОИ НОГИ СНОВА ЦЕЛЫЕ И НЕВРЕДИМЫЕ!

6

Она бросилась ему на грудь, целуя щеку, шею, лоб, нос, губы,повторяя снова и снова: «Мои ноги, о, Роланд, ты видишь, я могу ходить, я могубегать, у меня снова есть ноги, слава Господу и всем святым, мои ноги целые иневредимые!»

— Доставь себе удовольствие и используй их на полную, прошутебя, — у Роланда давно уже вошло в привычку использовать обороты речи иповадки жителей тех мест, куда заносила его судьба. Теперь вот в ход шлиобороты Кальи. Он полагал, что тоже начал бы показывать средний палец водителямтакси, если б подольше пожил в Нью-Йорке.

«Но я всегда буду чужаком, — думал он. — Еще бы, я даже немогу правильно сказать: „Аспирин“. Всякий раз, когда пытаюсь, получается нетак».

Она взяла его за правую руку, потянула вниз, заставилаприкоснуться к голени.

— Ты ее чувствуешь? — просила она. — Я хочу сказать, онаесть, это не плод моего воображения?

Роланд рассмеялся.

— Но ведь ты не подлетела ко мне на крыльях, а подбежала?Да, Сюзанна, она есть, — он обхватил левой рукой, здоровой, с пятью пальцами,ее левую ногу. — Одна нога, вторая нога, обе со ступнями, — нахмурился. — Мыдолжны достать тебе какую-нибудь обувь.

— Зачем? Это же сон. По-другому и быть не может.

Роланд пристально посмотрел на нее, и ее улыбка поблекла.

— Нет? Это действительно не сон?

— Мы вошли в Прыжок. Мы действительно здесь. Если тыпорежешь ногу, Миа, завтра ты проснешься у костра с порезанной ногой.

Другое имя сорвалось с его губ почти что… ну, не совсем…естественно. И теперь он ждал, затаив дыхание: заметит или нет? Если бзаметила, он бы извинился и сказал, что вошел в Прыжок из сна об одной знакомойему женщине (хотя после Сюзан Дельгадо была только одна женщина, котораясыграла в его жизни заметную роль, но звали ее не Миа).

Но она не заметила, и Роланда это особо не удивило.

Она собиралась отправиться в одну из охотничьих экспедиций…как Миа… когда зазвучал каммен. А в отличие от Сюзанны, у Миа ноги есть. Она желакомится всякими блюдами, разгуливая по банкетному залу, беседует с друзьями,она не пошла в «Морхауз» или куда-то еще. Значит, у нее есть ноги. И в этомтеле — две женщины, хотя Сюзанна этого не знает.

И внезапно Роланду захотелось, чтобы они не встретили Эдди.Потому что Эдди мог заметить изменения в Сюзанне, пусть та их не замечала. А вэтом ничего хорошего не было. Будь у Роланда три желания, как у принца изкакой-нибудь детской сказки, он бы три раза загадал одно и тоже: закончить вседела в Калье Брин Стерджис до того, как беременность Сюзанны… беременность Миа…станет очевидной. Иметь дело и с тем и другим одновременно будет очень нелегко.

Если вообще возможно.

Она смотрела на него широкими, вопрошающими глазами. Непотому, что он назвал ее чужим именем. Просто ей хотелось знать, что им делатьдальше.

— Это твой город, — Роланд пожал плечами. — Я бы взглянул накнижный магазин. На пустырь, — он помолчал. — И на розу. Отведешь меня?

— Н-да, — она огляделась. — Это мой город, сомневаться неприходится, но Вторая авеню выглядит совсем не так, как в те дни, когда Деттащекотала себе нервишки, воруя всякую мелочевку в «Мейси».

— То есть ты не сможешь показать магазин и пустырь? — вголосе Роланда слышалось разочарование, но не отчаяние. Он знал, что найдетспособ найти и первое, и второе. Способ всегда находился…

— О, это не проблема, — ответила она. — Улицы те же самые.Нью-Йорк — это решетка, Роланд. Авеню идут в одну сторону, улицы — поперек. Всечрезвычайно просто. Пошли.

Горело табло «СТОЙТЕ», но Сюзанна посмотрела направо,убедилась, что машин нет, и они пересекли Пятьдесят четвертую улицу.[24]Сюзанна бесстрашно шагала вперед, словно и забыв про босые ноги. В короткихкварталах теснились витрины экзотических магазинов. Роланд не мог не таращитьсяна них, но, пусть и не смотрел, куда идет, ни с ним, ни с Сюзанной никто несталкивался, хотя прохожих хватало. Однако, он слышал, как стучат его каблукипо плитам тротуара, видел тени, которые отбрасывали они в свете уличныхфонарей.

«Мы почти что здесь, — думал он. — А если бы сила,доставившая нас сюда, была чуть мощнее, мы попали бы сюда в живую».

И, он отдавал себе в этом отчет, сила могла стать мощнее,учитывая, что ее источник, согласно Каллагэну, находился под половицами егоцеркви. По мере их приближения к городу и источнику силы, которая даже на такомрасстоянии могла отправить их в другой мир…

Сюзанна сжала его руку. Роланд тут же остановился.

— Поранила ногу? — спросил он.

— Нет, — ответила она, и Роланд увидел, что Сюзаннанапугана. — Почему здесь так темно?

— Сюзанна, сейчас ночь.

Она нетерпеливо дернула его за руку.

— Я это знаю. Не слепая. Разве ты… — она замялась. — Разветы не чувствуешь этой темноты?

Роланд понял, что чувствует. Во-первых, ночь на Второй авенюна самом деле была совсем не темной. Стрелок до сих пор изумлялся, с какойрасточительностью жители Нью-Йорка тратили то, что в Гилеаде ценилось на весзолота. Бумага, вода, очищенное масло, искусственное освещение. Последнее быловезде. Светились витрины магазинов (сами магазины закрылись, но выключить светв витринах никто не удосужился), сияла лавочка, где продавали попкорн, онаназывалась «У Блимпи», оранжевые электрические лампы уличных фонарейпропитывали светом воздух. И однако, Сюзанна была права. Несмотря на оранжевыелампы, в воздухе висело ощущение темноты. Темное облако, казалось, окружалолюдей, которые шли по этой улице. Ему вспомнились слова Эдди, произнесенныераньше: «Все дело в девятнадцати».