Дешевка.

Как белые нейлоновые трусики.

Дешевка.

Как и она сама.

Тело, в котором она поселилась, принадлежало женщине,унаследовавшей миллионы, но Детта об этом не знала и ей было наплевать — шарфбыл белым, с синей каймою, и внутри снова разлилось хрупкое наслаждение, когдаона села на заднем сидении такси и, не обращая внимания на водителя, зажалашарф в одной руке и, не отрываясь глядя на него, запустила другую руку подтвидовую юбку, под резинку белых трусиков: тот же самый длинный черный палецпринялся за работу — точным безжалостным движением.

Так что иной раз она задавалась вопросом, но как-то смутно исловно бы издалека, где она есть, когда ее нет, но обычно страсти ее и желаниянастойчиво и внезапно напоминали о себе, и у нее уже не было времени надальнейшие размышления — и она просто делала то, что ей нужно было сделать.Завершить то, что должно быть завершено.

Роланд бы понял.

5

Одетта могла позволить себе ездить повсюду на лимузине, дажев 1959 году — хотя тогда отец ее был еще жив, и она не была так сказочнобогата, как в 1962, после его кончины. Деньги, которые до сих пор находились введении ее опекуна, по достижению ею двадцати пяти лет перешли к ней, и онамогла делать с ними все, что душе угодно. Ее мало трогало выражение одного изконсервативных газетчиков, пущенное в оборот года два назад — «либералишки влимузинах» — но она все же была достаточно молода и не хотела, чтобы еевоспринимали ее таким образом, пусть даже так было на самом деле. Но не таквсе-таки молода (или не так глупа!), чтобы искренне верить в то, что несколькопар полинялых джинсов и рубашек цвета хаки, которые она имела обыкновениеносить, могут реально изменить ее действительный статус, или те же поездки вавтобусе или в подземке, когда можно было бы вызвать машину (при этом онабывала так поглощена собой, что не замечала искреннего изумления и обиды Эндрю;он очень любил ее, и такое с ее стороны отношение воспринимал как личноенеприятие), но все же достаточно молода, чтобы все еще верить, что подобныежесты могут порой превозмочь (или, по крайней уж мере, слегка приглушить)истинное положение дел.

Вечером 19 августа 1959 года она заплатила за этот красивыйжест половиною ног… и половиной рассудка.

6

Сначала ее что-то подталкивало, потом тянуло, и наконецзахватило в поток, который вылился вскоре в приливную волну. В 1957 ее увлеклабезымянная в ту пору сила, которую позже назвали Движением. Она кое-что зналаоб исторических предпосылках, знала, что борьба за расовое равенство началасьне с момента провозглашения Манифеста об Освобождении, а почти сразу же послетого, как в Америку на кораблях доставили первые партии рабов (точнее, вДжорджию, которая в то время была британской колонией, куда ссылали преступникови должников), но для Одетты все началось с определенного места и определенныхчетырех слов: Никуда я не пойду.

Дело было в городском автобусе, в Монтгомери, штат Алабама,слова эти произнесла чернокожая женщина, Роза Ли Паркс, а уходить она отказаласьиз передней части салона городского автобуса, когда ей предложили переместитьсяв заднюю, предназначенную, разумеется, для всех черномазых Джимов Кроу. Гораздопозже Одетта станет распевать «Никуда мы не пойдем» в толпе чернокожих, каждыйраз вспоминая Розу Ли Паркс и каждый раз сгорая со стыда. Так просто петь «мы»,когда вас много, когда вы держитесь за руки — это так просто даже для женщиныбез ног. Так просто петь «мы», так легко быть этим «мы». А в том автобусе небыло никакого «мы». Тот автобус, наверное, пах старой кожей и сигаретным исигарным дымом. Там, наверное, были вывески: ЛАКИ СТРАЙК, и РАДИ БОГА, ХОДИТЕ ВИЗБРАННУЮ ВАМИ ЦЕРКОВЬ, и ПЕЙТЕ «ОВАЛТАЙН»! ВЫ УЗНАЕТЕ, ЧТО ОН ТОГО СТОИТ, иЧЕСТЕРФИЛЬД: СМЕСЬ ПОТРЯСАЮЩЕГО ТАБАКА 21 СОРТА — 20 ШТУК ПОТРЯСАЮЩИХПЕРЕКУРОВ. И никакого «мы» в потрясенных взглядах водителя и белых пассажиров,среди которых она уселась, и в столь же потрясенных взглядах черных из заднейчасти автобуса.

Никакого «мы».

Никаких марширующих многотысячных толп.

Только одна Роза Ли Паркс, чьи слова дали толчок приливнойволне: Никуда я не пойду.

Одетта еще подумала: Если бы только и я смогла сделатьчто-то подобное — если бы я смогла быть такой храброй, — я, наверное, была бысчастлива до конца своих дней. Но такое мужество не по мне.

Она прочитала о Розе Ли Паркс в какой-то газете, но поначалуэто не вызвало у нее интереса. Интерес рос постепенно. Трудно сказать, когда икак именно это потрясло и воспламенило ее воображение — первый, почтибеззвучный толчок расового потрясения, которое всколыхнуло весь юг.

Около года спустя один молодой человек, с которым онавстречалась более-менее регулярно, начал возить ее в Виллидж, где несколькомолодых (и преимущественно — белых) исполнителей народных песен, тамвыступающих, пополнили свой репертуар кое-какими новыми и пугающими дажепеснями: неожиданно, в добавление ко всем этим древним присвистам о том, какДжон Генри взялся за молот, да так лихо, что обошел новенький паровой молот (и,надорвавшись, откинул копыта, ля-ля), или о том, как Барбри Аллен жестокоотвергла юного ухажера, изнывающего от любви (и умерла со стыда, ля-ля),появились песни о том, каково это — быть отверженным, когда тобою пренебрегают,выгоняют тебя с работы, потому только, что кожа у тебя не того цвета, когдатебя упекают в кутузку и хлещут плеткой лишь потому, что ты, чернокожий,осмелился — ля-ля-ля — подсесть в закусочной Вулворта за столик к белым, вгороде Монтгомери, штат Алабама.

Это может показаться абсурдным, но только тогда она сталаинтересоваться судьбою свой родителей, и их родителей, и родителей техродителей. Она не могла прочитать книгу «Корни» — она жила в другом мире и вдругом времени, задолго до того, как Алекс Хейли ее написал, может быть, дажезадумал, однако она осознала впервые, на удивление поздно, что ее предкивырвались из цепей, в которых держали их белые люди, не так уж и давно.Конечно, сам факт она знала и раньше, но это была только голая информация,лишенная всякой эмоциональной окраски — как абстрактное уравнение, котороеникогда не затрагивало ее жизни.

Суммировав все, что ей было известно, Одетта сама ужаснуласьскудости своих знаний. Она знала, что мама ее родилась в Одетта, штат Арканзас,в городе, в память о котором родители ее потом назвали свою единственную дочь.Она знала, что папа ее был дантистом в провинциальном городишке. Что он изобрели запатентовал какой-то способ изготовления зубных коронок, а потом положилразработку свою в долгий ящик, и только лет десять спустя на нее обратиливнимание специалисты, и он неожиданно стал состоятельным человеком. Она знала,что он разрабатывал еще несколько приемов зубоврачебной техники в течениедесяти лет до того, как разбогатеть, и еще года четыре потом, большинство ихбыло связано с протезированием и косметикой, и вскоре после переезда в Нью-Йорквместе с женою и дочерью (которая родилась четыре года спустя после полученияпервого патента) он основал компанию «Холмс Дентал Индастрис», которая ныне взубоврачебной области — все равно что компания «Скуибб» в области производстваантибиотиков.