Стрелок ощутил нечто вроде стыда, но лишь повторил:

— Пока что на прежней жизни ты можешь поставить крест.

— Да? — спросил Эдди. — У меня есть для тебя кое-какиеновости, Роланд. Я, кажется, знаю, что будет с твоим настоящим телом, когда тывойдешь туда и к ней внутрь. Я уже это видел, так что я знаю. Мне не нужны твоиревольверы. Я просто тебя ухвачу за то самое место, дружище, где растуткороткие волосики. Ты можешь даже повернуть ее голову, как ты мою поворачивал,и посмотреть, что я буду делать с твоим бренным телом, пока ты витаешь там ввиде своей этой долбанной ка. Я подожду до ночи и оттащу тебя к воде. А тыможешь полюбоваться, как эти омары тебя доедают. Но ты, наверное, будешьслишком спешить, чтобы сполна насладиться этим приятственным зрелищем.

Эдди на мгновение умолк. В наступившей тишине скрежещущийшелест волн и глухое завывание ветра казались слишком громкими.

— Или я просто возьму твой нож и перережу тебе горло.

— И навсегда закроешь эту дверь?

— Ты же сам говоришь, что на свой прежней жизни я могупоставить большой жирный крест. И ты имеешь в виду не только один героин. Тыимеешь в виду: Нью-Йорк, Америку, мое время, — все. Если дело обстоит так, то яхочу крест поставить и на этом тоже. Обстановочка дохлая, да и компашкавонючая. Бывают такие моменты, Роланд, что по сравнению с тобой даже ДжиммиСваггард со своими телепроповедями кажется абсолютно нормальным.

— Впереди ждут великие чудеса, — сказал Роланд. — Изамечательные приключения. Даже более того: в поиске этом тебе дается шансвосстановить свое доброе имя. И еще кое-что. Ты сам можешь стать стрелком. Вконце концов, может быть, я и не буду последним. В тебе это заложено, Эдди. Явижу. Я чувствую.

Эдди расхохотался, хотя по щекам его уже текли слезы.

— Замечательно. Просто чудненько! Только этого мне нехватало! Вот мой брат Генри. Он уже был стрелком. В одном месте. Вьетнамназывается. Так ему было там здорово. Тебе бы стоило на него посмотреть,Роланд, когда он оттуда вернулся. Он даже не мог доползти до гребанного туалетабез посторонней помощи. Если рядом никого не было, он просто сидел на диване,смотрел по телику борьбу и делал себе в штаны. Это здорово — быть стрелком. Этокруто. Я вижу. Брат мой кончил наркоманом, а у тебя крыша съехала.

— Вероятно, твой брат имел самое смутное представление очести.

— Может быть. Мы там у себя не всегда ясно себепредставляли, что к чему. Это было для нас просто слово. Так обращались к судье— Ваша честь, — если случалось влипнуть на том, что снимаешь какой-нибудьобтекатель с какого-нибудь «Т-берда» или покуриваешь марихуану, а тебя за этотащили в суд.

Эдди еще пуще расплакался, но в то же время его душил смех.

— А эти твои друзья. Этот парень, о котором ты все бормочешьво сне, этот пижон Катберт…

Стрелок невольно вздрогнул. Не помогли даже долгие годытренировки — он вздрогнул.

— Они-то врубались в весь этот бред, который ты здесь мненесешь, точно сержант из морской пехоты, вербующий молокососов в армию?Приключения, поиски, честь?

— Да, они знали, что такое честь, — медленно произнесРоланд, вспоминая всех тех, кого уже нет.

— И что, они с этого поимели чего-нибудь более стоящее, чемдосталось моему брату?

Стрелок промолчал.

— Я знаю, кто ты. Знаю, что ты из себя представляешь, —продолжал Эдди. — Насмотрелся я на таких, как ты. Ты просто очередной шиз,который горланит «Вперед, воины христовы» со знаменем в одной руке и оружием вдругой. Спасибо, но мне такой чести не нужно. Мне нужен хороший обед и одинукольчик. В таком вот порядке: сначала цыпленок, потом укольчик. Так что идитуда. Ты это можешь. Но как только ты уйдешь, я прикончу тебя — то, что здесьот тебя останется.

Стрелок молчал.

Эдди криво усмехнулся и стер слезы со щек тыльной сторонойладоней.

— Хочешь знать, как это у нас называется там?

— Как?

— Мексиканская ничья.

Мгновение они лишь смотрели друг на друга, а потом Роландрезко перевел взгляд на дверь. Оба они уголком глаза видели — Роланд чуть больше,чем Эдди, — что изображение в проеме снова развернулось, на этот раз влево.Появился прилавок со сверкающими драгоценностями. Одни лежали под стеклом, нобольшая часть — открыто, и стрелок решил, что это всего лишь безделушки. Эддиназвал бы их бижутерией. Темно-коричневые руки этак небрежно и бегло перебиралинекоторые из этих дешевеньких украшений, а потом появилась еще одна продавщица.Последовал разговор, которого ни Роланд, ни Эдди не разобрали, а потом Госпожа(некая дама, обозвал ее про себя Эдди) попросила, чтобы ей показали что-то еще.Продавщица ушла, и вот тогда взгляд Роланда резко метнулся к дверному проему.

Темнокожие руки опять появились, но теперь в них быласумочка. Она открылась. И вдруг руки стали сгребать в нее — вроде бы безразбору, да нет, почти наверняка без разбору — украшения, что лежали в открытуюна прилавке.

— Любопытная у тебя подбирается компания, Роланд, — сгоречью и в то же время вроде бы забавляясь проговорил Эдди. — Сначала тебедостается конченный белый наркоман, а потом закоренелая чернокожая воровка…

Но Роланд уже рванулся к двери между мирами — быстро, неглядя на Эдди.

— Я не шучу! — крикнул Эдди ему вдогонку. — Только выйдитуда, и я тебе перережу глотку, гребаную твою…

Но он не успел даже договорить — стрелок исчез. Осталосьтолько обмякшее, бессознательное, но дышащее тело, лежащее на берегу.

На мгновение Эдди застыл на месте, не в силах поверить, чтоРоланд все-таки это сделал: действительно ушел, так по-идиотски, несмотря напредупреждение Эдди — на его искреннее заверение, мать твою, — каковы будутпоследствия.

Он застыл на месте, вращая глазами, точно испуганный конь,почуявший приближение грозы… хотя, разумеется, не было никакой грозы, крометой, что бушевала у него в голове.

Ну ладно. Ладно, черт побери.

У него, может быть, есть только пара секунд. Роланд можетвернуться в любое мгновение — вряд ли он даст ему много времени, и Эддипрекрасно это понимал. Он быстро глянул на дверь и увидел, что темнокожие рукизастыли над позолоченным ожерельем, наполовину засунутым в сумочку, которая ужесверкала, как сундук с пиратскими сокровищами. Хотя Эдди не мог слышать голосРоланда, он чувствовал, что тот ведет разговор с владелицей черных рук.

Он достал нож из котомки стрелка и перевернул обмякшее тело,что лежало у двери, на спину. Глаза его были открыты, но пусты — они закатилисьтак, что остались одни белки.