Клио проглотила пилюлю. Могу себе представить, чего это ейстоило!

– Кто-то спер у меня трубку, – вдруг сказала Клио.

– Как эго – “спер”? – удивился Сокольников.

– Оставила ее в каюте, и вот – пожалуйста…

– Наверное, не только вам нравится брать в рот уиндейцев, – влезла Карпик, раздувая ноздри – Так что вы должны быть готовы ковсему.

Банкир побагровел, но сдержался. Это было удивительно: послеподобной реплики можно было ожидать от него чего угодно.

– Иди в каюту, Лариса.

– Занятная у вас дочка.

– Еще какая занятная, – отрекомендовалась Карпик. – Сомной не соскучишься.

– Я вижу. Со мной тоже не соскучишься. Это я тебеобещаю. – Клио с любопытством рассматривала бледную поганку, хромую уточкуКарпика.

– Тебе пора спать. Вы проводите ее, Ева? Я молчала.

– Прошу вас! – В голосе Сокольникова послышалисьумоляющие нотки.

– Да, конечно, – смягчилась я. – Пойдем. Карпик.

– Пойдем, – сказала Карпик, но даже не сдвинулась сместа.

– Простите ее, Клио. А насчет кражи.. Нужно сообщить обэтом капитану. – Банкир отнесся к словам Клио гораздо более серьезно, чемКарпик.

– И половину запасов табака… Ну, да черт с ней, –должно быть, после легких поцелуев у трапа Клио могла смириться с чем угодно: ис кражей, и даже с гнусной девчонкой. – Спасибо за сегодняшний день… Спасибо,что вытащили меня… Даже не знаю…

– Лучше бы ты не был таким расторопным, папочка, –прощебетала Карпик.

Это был открытый вызов. И банкир принял его. Он так сильноударил Карпика по щеке, что мне на секунду показалось, что голова девочки соскочитс плеч. Но все обошлось. И. странное дело, мне даже показалось, что Карпикобрадовалась.

– Хорошо же, папочка, – сказала она и снова обратиласьк Клио:

– Видите? Это его обычные методы работы с женщинами. Онлюбит распускать руки, мои папочка. Так что на вашем бы месте я хорошенькопризадумалась

– Замолчи! – заорал банкир, и все взоры в бильярдноймоментально обратились к нему. – Уведите ее, Ева, прошу вас, иначе…

– Я и сама уйду. Очень нужно.

Я во все глаза смотрела на Карпика и думала о том, что в прошлойжизни она была главой ордена иезуитов

Карпик быстро двинулась к выходу, и я покорно пошла за ней.

Я догнала девчонку только в коридоре. Я была зла на нее, нотолько до тех пор, пока не увидела ее сгорбленную спину и всю маленькуюфигурку, которой так трудно сохранять чувство собственного достоинства. К томуже Карпик прихрамывала сильнее, чем обычно. Жалость захлестнула меня, и яускорила шаг.

– Карпик!

– Ну что?

– Подожди! Я провожу тебя, – говорить об этом былосмешно, каюта Сокольниковых находилась всего лишь на другом борту.

– Здорово я ее, ты как думаешь. Ева? – Карпикподелилась со мной стервозной радостью.

– Оторвать бы тебе башку за такие цыганочки с выходом!

– Давай! – развеселилась Карпик. – Все равно я еененавижу, эту суку. О чем вы говорили с папой?

– Ни о чем. Просто говорили, и все.

– Тогда это здорово. Мне нравится, когда люди простоговорят.

– Ты можешь пообещать мне одну вещь, Карпик?..

Сейчас я скажу ей. Сейчас я скажу, что нельзя ненавидетьвсех женщин отца только потому, что они красивы. И любить всех женщин отцатолько потому, что они некрасивы. Что нужно быть терпимой, нужно быть лояльной,нужно держать себя в руках и не доставлять ему столько страданий.

– Пообещай мне оставить в покое своего отца и егоженщину… Ведь ты же совсем не знаешь ее. Ты можешь мне пообещать?

– Нет, – серьезно сказала Карпик, и я в очередной разпоразилась ее проницательности. – Все что угодно, Ева. Но этого я обещать немогу.

– Знаю, – вздохнула я. – Кажется, мы пришли… Посидеть стобой, пока ты не заснешь?

– Нет. Сегодня я сама. Я подумаю… Может быть, я не такуж права, если папочка так сердится… Как ты думаешь, Ева?

Ну, слава богу. Лед тронулся, господа присяжные заседатели…

– Думаю, что ты умница.

– Спокойной ночи, Ева – Карпик зевнула. – Ужасно спатьхочется, даже странно.

– Ну, тогда спокойной ночи, девочка!

* * *

…Расставшись с Карпиком, я решила вернуться в бильярдную.Во-первых, мне нужен был Муха – главная деталь всего плана, мой персональныйтроянский конь, которого я направлю в стан врага. Экзистенциальные отношенияКарпика и ее драгоценного папочки – это, конечно, очень мило, это имеет местобыть, но… Все это игрища и забавы по сравнению с тем злом, которое сейчасперемещается от правого борта к левому, от кормовой палубы до носовой.Сегодняшняя тюленья кровь не на шутку испугала меня. В тетради Митько быломногое, но не было главного: он так и не смог понять те механизмы, которыезаставляли убивать. Ведь катализатором может послужить все, что угодно.Дымящаяся кровь животных на расколотых льдинах… Или кровь того же Мухи, веселобурлящая в венах под кожей. Муха – гей, а маньяк охотился на геев…

Меня успокаивало только одно: все убийства совершалисьлетом. А потом они прекратились и вовсе. Значит…

Ничего это не значит. Успокаиваться нельзя.

…В кают-компании горел свет. Ничего удивительного, стюардРома шастает туда без перерыва – только чтобы пополнить запасы спиртного. Тамже находятся все эти блистательные безделушки, типа шейкеров, миксеров, ведерокдля льда, штопоров, больше известных в народе под кличкой “руки де Голля”…

Когда я заглянула туда, Рома стоял у стойки и колдовал надбокалами, фужерами и низкими стаканами для бренди. Место вечногогастрономического узника Шопена занял “Дайер стрейтс”, и теперь задница стюардаритмично покачивалась в такт музыке.

– Привет! – сказала я Роману.

От неожиданности он вздрогнул и выронил бокал, которыйдержал в руках. К тому же мне показалось, что он что-то воровато сунул в карманформенной тужурки. Все-таки я, кажется, перебрала коньяку. А ведь когда-то меняучили пить крепкие напитки декалитрами и не пьянеть… Нужно завязывать с этим,иначе до Мухи я сегодня не доберусь.

– Фу, черт, ты меня напугала! – Он посчитал вполнеуместным обратиться ко мне на “ты”.

– Все работаешь?

– А что прикажешь делать? Господа требуют выпивки. – Онприсел на корточки и стал собирать осколки с пола. Подумав секунду, яприсоединилась к нему.

Постепенно смущение Ромы проходило, ему даже стало неловкоза бабский испуг. Поэтому он посмотрел на меня и сказал развязно: