Спустя час, измотанная до последней возможности, я выбраласьна твердую землю, как могла, почистила одежду прелыми листьями; листья посушенабросала под дерево и заснула тяжелым сном.

Это был блаженный черный сон без сновидений, никто нетревожил меня в нем, никто не мучил прошлым и не пугал будущим.

…Я проснулась от близкого холода – еще немного, и на землюснова спустятся сумерки, мягкие, вкрадчивые – сейчас они были моим единственнымсоюзником. Я приблизительно помнила направление, но сейчас это было неважно, яшла и шла, пока сквозь редкую стену деревьев не показалось шоссе. Машиныпроносились по нему довольно часто, мне только нужно выбрать подходящую, чтобыдобраться до города.

По габаритным огням я определила мощный “КамАЗ” и подняларуку. Во ВГИКе я никогда не была хиппи и никогда не ездила автостопом, этимгрешили мои более продвинутые сокурсники – от них-то я и узнала нехитруютехнологию автостопа: немудреный психологизм, пачка хороших сигарет для парнейи пара запасных презервативов для девушек: на трассе может случиться всякое,сопротивление бесполезно, тогда лучше расслабиться и получить удовольствие. Асами шоферы делятся на тех, кто жаждет выслушать историю твоей жизни, а заодновсех других жизней, и на таких, кто сам болтает без умолку, рассеивая скукудлинных трасс.

…Мне повезло – мой шофер оказался из породы говорунов. Завремя езды до Питера я узнала, что у него трое детей: старшая девочка имальчики-близняшки; что жена его беременна четвертым ребенком, и, кажется,опять будет мальчик; что сам он из Медвежьегорска, везет из Карелии продуктыпитания; что напарник его погорел на сто тысяч долларов, когда связался соргтехникой… Черт его попутал поставить в фуру канистру с бензином – бензин оттряски вытек и загадил новехонькие упаковки компьютеров. Фирма-поставщиквыплатила неустойку в размере этих ста тысяч, а безнадежный долг повесили наприятеля. Тот сначала запил, а потом повесился на этом самом ремне (шоферпохлопал себя по джинсам) – он выкупил у вдовы за кругленькую сумму, говорят,веревка повешенного приносит счастье. И ему повезло – он переходит с междугородныхтрасс к главе местной администрации на персоналку, нежданно-негаданно… И этоего последний рейс.

Я сочувственно качала головой, ахала в нужных местах, вблагодарность шофер обучил меня немецкому слову “натюрлих” как универсальнойоценке любой ситуации, и мы расстались в Питере, довольные друг другом.

Без приключений я добралась к себе на Васильевский, наскоровымылась и свалилась без сил.

* * *

… Паром отходил в субботу вечером.

Сегодня было утро четверга, значит, уже послезавтра меня небудет в этой стране, и кошмар закончится. Я решила ехать, я решилавоспользоваться этим щедрым посмертным подарком Алены, другого выхода у меня небыло. Я совершенно не представляла себе, что я буду делать в Швеции, но теперьэто было неважно. Пока неважно.

Здравый смысл подсказывал, что, избавившись от однойголовной боли – влюбленного мстителя Фарика, я получила куда более серьезную:смерть Алены. Еще день-два (я надеялась, что два, а то и три…) – и ее начнутискать. А судя по тому положению, которое занимал ее отец, эти поиски будутосновательными. Рано или поздно они приедут на дачу, увидят остатки мирнойпирушки, три стакана; снимут отпечатки пальцев, отпечатки протекторов – дальшемое воображение не распространялось, я понятия не имела о следственнойпрактике… Кроме того, я не знала, каким путем Алена добыла мне паспорт, ктознает о нем, и если знает, то что?..

Это были вполне трезвые рассуждения, которые время отвремени разбивались о волны отчаяния, – я не могла отделаться от жуткой картинымертвых тел в ванной, от съедающего душу чувства вины за происшедшее.

Я просидела в квартире весь день, вечером отправилась наулицу (такое поведение казалось мне смешным, но похожим на правду) и утопила вгрязной, заключенной в захламленные берега речушке, названия которой не знала,сумочку Алены. Чуть дальше, воровато озираясь, выбросила ключи от ее квартирына Крюковом (слава Богу, там не осталось ничего, указывающего на меня); сожглав пепельнице Аленины визитки, заграничный паспорт и билет на паром.

И когда языки пламени лизнули плотные страницы паспорта, япочувствовала себя невероятной сукой и искусала в кровь уже подживающие губы.То, что я делаю сейчас, казалось мне отвратительным по отношению к человеку,который так искренне, так безоглядно помог мне… Но кто-то другой, уже пустившийво мне корни, кто-то хладнокровный и знающий жизнь, говорил: так надо, им уженичем не поможешь, Алену не вернешь, Алена не осудила бы тебя, все правильно,девочка, а пепел собери и вынеси на помойку… Черт возьми, это было невыносимо!Я боялась спать, снова и снова я видела болото, где утонул Аленин джип. И мысльо том, что она, так любившая удовольствия, флирт, поцелуи на ночь, хорошийконьяк, такая восхитительно живая, нашла последнее упокоение не в аккуратноймогиле под черным мрамором от вечно скорбящих родителей и друзей, а в зловоннойжиже болота – сама мысль об этом была мне невыносима…

…Эта мысль пришла совершенно неожиданно, она оказаласьзащитной реакцией на постоянную саднящую боль в сердце: перед самым отплытием япошлю письмо в Аленин адрес; я укажу, где затонул джип, я дам все приметы,которые помню, они вытащат их, если их можно вытащить, они обмоют их тела ихотя бы похоронят по-человечески. “Прости, – шептала я, грызя кончик подушки илежа без сна. – Прости, моя хорошая, это единственное, что я могу для тебясейчас сделать. Прости, прости меня…"

Решение не казалось мне безумным, оно было вполне логичным,железные пальцы горя и отчаяния отпустили меня впервые за долгие часы. Так я ипоступлю, может быть, Бог, если он есть, и простит меня…

Только сейчас я поняла, что не ела больше двух суток ичертовски голодна. Готовить не хотелось, но что-нибудь приличное я обязательнобы съела. Наплевав на предосторожности, а еще больше страдая от одиночества, вкотором я принуждена была бродить, натыкаясь на собственные безрадостные мысли,я отправилась на Невский, в хорошее кафе.

…Я выбрала дорогую и вполне респектабельную забегаловку,заказала парочку немыслимых салатов, мясо с грибами в горшочках и к нему бокалкрасного вина, просто и со вкусом. Стараясь сдерживать волчий аппетит, яаккуратно ела, запивая вином отлично приготовленное мясо.

Прощальный обед, завтра меня здесь не будет.

Утолив первый голод, я расслабилась и стала смотреть в окно– за ним жил своей жизнью Невский; деловито и не очень сновали люди, у которыхбыли совсем другие, невинные тайны, из-за которых никогда не гибли близкиелюди, которым не нужно было уезжать из страны куда глаза глядят, которых ясно испокойно любили и хотели иметь от них детей… Я завидовала каждому проходящемумимо, с любым из них я охотно поменялась бы местами, вот только они вряд лизахотят…

А потом появилось нечто, что поначалу лишь смутновзволновало меня; я не могла определить причину этого “нечто”,загипнотизированная броуновским движением Невского. Но вскоре я поняла источникбеспокойства – кто-то пристально меня разглядывал. Кто-то сидящий в кафе.