«Запад», — решила Анастасия, которая, как я только чтоуслышал, развивала свой дар.

***

Мы прошли мимо колокольни собора Сен-Жак, у которого многовеков назад собирались паломники, отправляясь в Сантьяго-де-Компостела. МиновалиНотр-Дам, где встретили еще нескольких «новых варваров». Водку допили, и якупил еще две бутылки, хоть и не был уверен, что все мои спутники достиглисовершеннолетия. Никто не сказал мне спасибо, восприняв угощение как должное.

Я отметил, что начинаю пьянеть и поглядываю на одну из вновьпришедших девиц с интересом. Все они галдели, пинали мусорные баки и непроизносили ничего, решительно ничего интересного.

Мы перешли на другой берег Сены и остановились перед лентой,какими обычно огораживают место будущего строительства. Пришлось сойти намостовую и вернуться на тротуар метров через пять.

— Не сняли, — сказал парень, присоединившийся к нам недавно.

— Что? — осведомился я.

— А это еще кто?

— Наш друг, — ответила Лукреция. — Ты, наверно, читалкакую-нибудь из его книг.

Парень узнал меня, однако не проявил ни удивления, нивосторга — наоборот, спросил, не могу ли я дать ему денег, в чем было емусейчас же отказано.

— Если хотите знать, зачем здесь эта лента,раскошеливайтесь. Всему на свете — своя цена, и вы это знаете лучше, чемкто-либо еще. А информация — один из самых дорогих продуктов.

Никто не пришел мне на помощь, и мне пришлось уплатить евроза ответ.

— Не сняли ленту. Это мы ее здесь привязали. Видите, здесьне идет никакой стройки — всего лишь дурацкий кусок бело-красного пластика,который запрещает проход по этому дурацкому тротуару. Однако никому и в головуне приходит спросить, зачем он тут: все послушно сходят на мостовую, рискуяпопасть под машину, и через несколько шагов вновь поднимаются на тротуар.Кстати, я читал, что с вами случилась неприятность?

— Именно потому, что я шел по проезжей части.

— Ничего, в этих случаях люди удваивают внимание: это иподвигло нас на эту затею с лентой. Пусть знают, что происходит вокруг.

— Ничего подобного, — заметила девушка, которую я счелпривлекательной. — Это всего лишь шутка. Придумано, чтобы посмеяться надлюдьми, которые подчиняются неизвестно чему. Бессмысленно, и не имеет значения,и никто не попадает под машину.

К ватаге присоединились новые члены — теперь их былоодиннадцать и две немецкие овчарки. Теперь они уже не просили подаяния, потомучто никто не решался приблизиться к банде дикарей, которым доставлялоудовольствие пугать людей. Пить было нечего, и все поглядели на меня так,словно поить их входило в мои обязанности, и попросили купить еще водки. Японял, что это мой «пропуск» в паломничество, и стал искать магазин.

Девушка, на которую я обратил внимание, — она годилась мне вдочери — перехватила мой взгляд и завела со мной разговор. Я знал, что это —всего лишь провокация, однако разговор поддержал. Нет, она ничего не сталарассказывать о себе, а спросила, знаю ли я, сколько котов и столбов изображенона заднем плане десятидолларовой купюры?

— Котов и столбов?

— Видите, вы и не знаете. Вы не придаете значения деньгам.Так вот, там выгравировано четыре кота и одиннадцать столбов света.

Я мысленно пообещал себе, что, как только мне в руки попадетбумажка в десять долларов, я обязательно проверю.

— Наркотики у вас в ходу?

— Бывает, но редко. Спиртное — чаще. Наркотики — не нашстиль. Это — черта вашего поколения, правда ведь? Моя мать, например,законченная наркоманка, только она не колется и не нюхает, а готовит обед длянашей семьи, или исступленно наводит порядок в доме, или волнуется из-за меня.Когда у моего отца что-то не ладится на работе, она переживает из-за него.Можете себе представить? С ума сходит из-за меня, из-за моих братьев, из-завсего на свете! Мне приходится так напрягаться, чтобы делать вид, будто у менявсе и всегда распрекрасно, что я предпочитаю уходить из дому.

Ну, вот вам и очередная личная история.

— Разве не то же самое было с вашей женой? — спросилбелокурый юноша с колечком на веке. — Она ведь тоже ушла из дому? Ей тожеприходилось притворяться, что все хорошо?

Неужели Эстер и кому-нибудь из этих юнцов дала лоскутгимнастерки в запекшейся крови?

— Она тоже страдала! — расхохоталась Лукреция. — А теперь,насколько нам известно, больше не страдает. Вот это — настоящая отвага!

— А что же здесь делала моя жена?

— Сопровождала монгола, распространявшего очень странныеидеи о любви — мы только сейчас начинаем их понимать толком. Расспрашивала.Рассказывала о себе. А в один прекрасный день — прекратила. Заявила, что усталажаловаться. Мы предлагали ей все бросить и присоединиться к нам — мы собиралисьтогда в Северную Африку. Она поблагодарила, объяснила, что у нее другие планы ичто поедет в другую сторону.

— А ты не читал его новую книгу? — спросила его Анастасия.

— Нет, мне не интересно. Говорят, она чересчур романтична.Ну так что, когда ж мы купим зелья?

***

Прохожие расступались перед нами, словно мы были самураями,ворвавшимися в деревню, бандитами, нагрянувшими в городок на Дальнем Западе,варварами, вторгшимися в Рим. Хотя никто из ватаги никому не угрожал, никого незадевал, агрессивность сквозила во всем их облике — в манере одеваться, впирсинге, в громких голосах. Они были другими. Мы дошли наконец до винногомагазина и, вселяя в меня тревогу и смущение, вломились туда всей толпой ипринялись шарить на полках.

Кого из них я знал? — Одного Михаила: да и то — можно либыло поручиться, что он рассказал мне правду о себе? А если они что-нибудьстащат? А если у кого-то из них припрятано оружие? Я ведь вошел вместе с ними —не придется ли, как самому старшему, отвечать за них?

Кассир беспрестанно поглядывал в зеркало, помещенное напотолке небольшого торгового зала. Мои спутники, видя его озабоченность, велисебя буйно. Атмосфера сгущалась. Я быстро купил три бутылки водки и поспешил квыходу.

Женщина, расплачивавшаяся за пачку сигарет, заметила, что ив ее времена бывали в Париже богемные артисты и художники, однако не носилисьпо нему банды юнцов, угрожая всем и каждому. А потом посоветовала кассирувызвать полицию.

— Я уверена, что вот-вот случится что-нибудь нехорошее, —добавила она вполголоса.