Кассир был явно перепуган этим нашествием на свой маленькиймир, выстроенный ценой многих усилий и лишений, — на свой магазинчик, где,должно быть, утром обслуживал покупателей сын, днем — жена, а сам он — повечерам. Он сделал покупательнице знак, и я понял, что полицию он уже вызвал.

Я ненавижу соваться не в свое дело и лезть, куда не просят.Но трусость проявлять не люблю — каждый раз, как это случается, я на неделютеряю самоуважение.

— Не беспокойтесь... Но было уже поздно.

Появились двое полицейских, но ватага людей, одетых какинопланетяне, не обратила на них никакого внимания, ибо привыкла дразнитьблюстителей существующего порядка. Все это они уже проделывали много раз. Изнали, что не совершили никакого преступления — ну, разве что не соблюдализаконов моды, но ведь мода — штука переменчивая. Думаю, что им все же стало непо себе, но они никак этого не показали и продолжали вопить на весь магазин.

— Однажды я услышала от одного комедианта: «Все дуракидолжны записать в свое удостоверение личности, что они — дураки», — сказалаАнастасия, обращаясь ко всем сразу. — И тогда сразу будет понятно, с кем имеешьдело.

— Дураки и в самом деле представляют собой опасность дляобщества, — ответила девушка с ангельской наружностью и в костюме вампира — тасамая, что просвещала меня насчет десятидолларовых купюр. — Раз в год онидолжны проходить проверку и получать лицензию на право ходить по улицам, какавтомобилисты получают права.

Полицейские, которые были ненамного старше представителей«племени», промолчали.

— Знаете, чего бы мне хотелось? — услышал я голос Михаила,который был скрыт от меня полками. — Поменять местами ярлыки на всех этихупаковках. Люди бы тогда растерялись вконец: не знали бы, в каком видеупотреблять — варить или жарить, охлаждать или разогревать. Ведь теперь, еслине прочтешь инструкцию, не приготовишь себе поесть — инстинкт утрачен.

До сих пор все изъяснялись на чистейшем французском языке, иуслышав, что Михаил говорит с акцентом, полицейские насторожились.

— Предъявите документы, — сказал один из них.

— Он со мной.

Слова эти вырвались у меня будто сами собой, хоть я исознавал, что это может сулить новый скандал. Полицейский перевел взгляд наменя:

— Я не к вам обращаюсь. Но раз уж вы вмешались и пришли сюдас этой группой, то, надеюсь, сумеете удостоверить свою личность. И объяснить,на каком основании покупаете водку людям, которые вдвое моложе вас.

Я бы мог сослаться на то, что нигде не сказано онеобходимости повсюду носить с собой документы. Но подумал, а есть ли у Михаила,рядом с которым уже стоял второй полицейский, вид на жительство? Что вообще язнаю о нем, помимо историй про «голос» и эпилепсию? И что будет, еслинапряженная ситуация спровоцирует очередной припадок?

Я достал из кармана автомобильные права.

— Так вы...

— Он самый.

— Я вас узнал. Читал одну из ваших книг. Но это еще не поводнарушать закон.

Услыхав, что передо мной — мой читатель, я растерялсявконец. Вот он стоит — молодой, бритоголовый парень в униформе — пусть и совсемдругой, нежели та, которую носят мои спутники, чтобы узнавать своих. Можетбыть, и он когда-то мечтал обрести свободу быть не таким, как все, поступать нетак, как все, бросать вызов властям — но тонко, почти незаметно, не даваяформального повода загрести себя в каталажку. Однако, должно быть, отец неоставил ему выбора, должно быть, есть семья, которую надо поддерживать, или покрайней мере — боязнь шагнуть за грань хорошо знакомого мира.

— Я не нарушал закон, — ответил я как можно болеемиролюбиво. — Ни я, и ни кто другой. Ну, разве что кассиру или вот этой даме,покупавшей сигареты, захотелось пожаловаться на что-нибудь.

Но когда я обернулся, дамы, говорившей о богеме, дамы,предрекавшей трагедию, которая должна вот-вот случиться, дамы, без сомнениядобропорядочной, уже не было. Можно не сомневаться, что завтра она расскажетсоседкам о том, как благодаря ей была пресечена попытка ограбления.

— У меня претензий нет, — заявил кассир, угодив в ловушкусовременного мира, где можно вопить и горланить, но при этом не нарушать закон.

— Это ваша водка?

Я кивнул. Полицейские видели, что мои спутники пьяны, но нежелали раздувать дело в ситуации, ни для кого не представлявшей угрозы.

— Мир без дураков станет хаосом! — раздался голос юнца вкоже. — Вместо безработных появится избыток рабочих мест, а работать будетнекому!

— Ну, хватит!

Это прозвучало у меня с неожиданной властностью ирешительностью.

— Помолчите, вы все!

И, к моему удивлению, воцарилась тишина. Внутренне кипя отнегодования, я продолжал разговаривать с полицейскими так, словно не былоникого на свете спокойней меня.

— Если бы они представляли опасность, то не нарывались бы.

Полицейский обернулся к хозяину:

— Если понадобимся, мы здесь, поблизости.

А прежде чем выйти на улицу, сказал, обращаясь к своемунапарнику, но так, что голос его раздался на весь магазин:

— Обожаю дураков: если бы не они, мы сейчас могли быстолкнуться с бандой налетчиков.

— Ты прав, — ответил тот. — Дураки развлекают нас, аопасности не представляют.

Оба козырнули и удалились.

***

При выходе из магазина я умудрился уронить бутылки. Одна,впрочем, как-то уцелела и сейчас же пошла вкруговую. По тому, как пили моиспутники, я понял, что они тоже испугались — и не меньше, чем я. Вся разницабыла в том, что, почувствовав опасность, они бросились в атаку.

— Мне чего-то не по себе, — сказал Михаил одному из них. —Пошли отсюда.

Я не знал, что значат эти слова: разойтись по домам?Разъехаться по своим городам? Или каждый вернется под свой мост? Никто неспросил меня, уйду ли я «отсюда», так что я по-прежнему сопровождал их. Менявстревожила фраза насчет того, что «не по себе», — мы ведь еще не успелипоговорить о поездке в Центральную Азию. Может, стоило бы откланяться? Илиследует идти до конца и своими глазами увидеть, куда уйдут они «отсюда»? Еще яотметил про себя, что мне не скучно и что я был бы не прочь соблазнить девушкув обличье вампира.

Ну так в чем же дело? Вперед!