двух вещах: во-первых, чтобы больше не показывал ему огонь; во-вторых, чтобы прекратил грохот (под этим понимался пердеж), устрашавший его, подобно землетрясению.

Глава XXXVII. Как Бранкалеоне вместе со львом ушел из тех краев и что приключилось при переходе через речку

Нет сомнений, что осел (которого мы впредь будем звать Бранкалеоне) возгордился, видя, что царь животных боится его, чтит и считает монархом зверей; от этого он получал величайшее удовольствие, хотя не без страха потерять обретенную репутацию. Поэтому он беспрестанно кипятил себе мозг, думая, как бы ее уберечь. Он не считал разумным оставаться долее в этом краю, чтобы не нашли его там звери из той же компании, которых он опасался; потому он сказал льву, и они ушли оттуда, двинувшись к долине, чтобы перейти ее и водвориться на другой стороне. По дороге Бранкалеоне превозносил свои дела, выхваляя себя как зверя столь великой мудрости и власти, какая только бывала в свете, лев легко тому верил, так как не узнавал его, но видел недавние его дела, которые мнились ему величественными и произведенными кем-то больше зверя. Среди прочего осел объявил ему, что обладает властью над всеми стихиями, которую уже удостоверил в рассуждении огня, и желает показать ему, что это правда и в рассуждении воды. Он знал и предчувствовал, что скоро пойдет дождь, а потому сказал:

— Ты видишь — небо ясное. Теперь узришь, как я заставлю его почернеть и пролиться обильной водой, а потому давай-ка поищем пещеру, чтобы в ней укрыться, затем что скоро ты увидишь перемену погоды.

Они приметили неподалеку пещеру и вошли. Вскоре поднялся ветер, за ним последовал сильный дождь, продолжавшийся более часа; а потом, так как час был уже поздний, они решили расположиться там на ночь. Лев был в великом изумлении, почитая за верное, что ливень произведен властью его спутника; поэтому он преисполнился уважения к нему и утвердился в том мнении, какое о нем составил. Поняв это, осел упивался, как говорят в Венеции, безмерным удовольствием. Потом, пожелав отдохнуть, он велел сотоварищу расположиться пред устьем пещеры и нести стражу, чтобы никакой зверь его не разбудил. Наутро они вышли в должный час и, пройдя изрядный путь, захотели есть, потолковали о том, и лев вызвался пойти на охоту и добыть снеди для них обоих.

Бранкалеоне отвечал, что достаточно будет ему добыть еды для себя, так как сам он не имеет привычки питаться мясом животных. К этому он прибавил, что слишком противно доброте государя стремление насыщаться плотью и жизнью своих подданных, которым он должен скорее уделять от своего имения, ибо ему подобает любить всех, как истинному отцу. Того ради, будучи всеобщим владыкой, он не желает питаться ничьим мясом, но, обладая полным господством и над землею, обыкновенно берет от нее все, что желает, для своих нужд без урона для нее самой, так что он найдет пропитание здесь. Засим он сказал льву, чтобы отправлялся на ловитву, а потом возвращался к нему. Лев покраснел, слыша речь Бранкалеоне, ибо его пищею всегда было мясо его подданных: если б он привык питаться плодами земли, то воздержался бы от плотоядства, но вынужден был держаться дурного обыкновения.

Это показывает нам, что государи, привыкшие поступать дурно, никогда в своем правлении не преуспевают в том, что касается интереса их подданных, ибо во всем предпочитают ему собственные выгоды.

Лев удалился и в полчаса поймал двух зайцев, составивших ему легкий завтрак. Потом он вернулся к сотоварищу, которого нашел на соседнем току, где он наполнял брюхо изрядным количеством кукурузы, по какой-то причине забытой и оставленной крестьянами. Они отдохнули немного, чтобы пища лучше переварилась, а потом поднялись и пошли спускаться в долину, на дне которой струилась речушка; видя, что с другой стороны поднимается холм, весьма миловидный и солнечный, они решили направиться туда. Когда, однако, спустились к воде, чтобы через нее перебраться, Бранкалеоне передумал и не захотел переходить, ибо ослам по природе ненавистно забираться в воду; выдумав причину, дабы скрыть этот изъян, он велел льву пойти посмотреть, нет ли там какого моста, чтобы с удобством перейти на другую сторону. Лев пошел и неподалеку обнаружил мост, сделанный из простой балочки, довольно узкой; он известил товарища, и тот, обрадованный, направился к мосту. А как в нем было немало злокозненности, он прибегнул к той пословице, что в дурном проходе уважь товарищей, то есть пропусти вперед, дабы, идя первыми, испытали, каков этот проход. Итак, он сказал льву, чтобы переходил первым, но тот, полагая, что это делается из учтивости, отказался; потом, однако, подчинился и перешел спокойно, хотя мост был узкий и скользкий, ибо запустил когти в дерево и держался прочно. Злокозненность Бранкалеоне на сей раз не простерлась так далеко, как следовало, ибо он не учел всех обстоятельств, именно в каком состоянии был мост, каковы были лапы льва и его ловкость, также и то, что у него самого ноги не таковы, да еще и подкованы, так что он не мог крепко ухватиться за скользкое дерево. Поэтому, посчитав, что, если лев перешел, удастся и ему, он пустился в путь и, дойдя до середины моста, поскользнулся и свалился. Но благосклонный случай распорядился так, что осел пришелся на мост брюхом, половиной тела по одну сторону, другой половиной — по другую, расположившись, будто весы.

Из сего явствует, как легко впадают в заблуждение невежды, которые, соблазняясь примером могущественного человека, пускаются в такие же предприятия, что и он, не принимая в рассуждение, равны ли доблести, силы, обстоятельства, а потому иной раз срываются туда, откуда не могут потом выбраться. Недостаточно думать и говорить: «Если такой-то сделал так-то, смогу и я». Необходимо принимать в соображение, таковы ли твои качества, как у этого такого-то, есть ли между вами различие или нет, а особенно по части обстоятельств.

Видя своего сотоварища в таком положении, лев тотчас подлетел и, ухватясь когтями за его седлецо, усильно потянул его на себя и избавил от таковой опасности. Когда осел оказался на твердой земле, он, хотя хорошо понимал свою ошибку, как и то, что лучше бы ему было замочить ноги на надежном пути, а вместе понимал и великое благодеяние, оказанное ему львом, был, однако, в величайшей тревоге из-за этой помощи, опасаясь потерять репутацию. Поэтому он решил объявить льву, что упал не по недостатку мужества или опытности, но оказался в таком положении по собственной воле, и молвил так:

— Любезный мой товарищ, взирая на твою