— Прекрасное создание, — угрюмо заявил художник и печальнодобавил:

— Но теперь она не так загадочна, как была тогда.

— В вас заговорил художник, — заметил Саттервейт.

— Да, не так загадочна, — повторил тот. — Наверное, если якогда-нибудь и захотел бы приехать в поместье Чарнли, меня бы ожидал тамхолодный прием. Так что не стоит ехать туда, где тебя не ждут.

— Мой дорогой, — начал мистер Саттервейт, — я считаю, чтовам надо поменьше думать о том, какое впечатление вы производите на окружающих.Это будет мудрее, и вы почувствуете себя значительно лучше. Вам также стоитосвободиться от всяких старомодных представлений насчет того, что происхождениечеловека имеет в наше время какое-то значение. Вы прекрасно сложены, а женщинвсегда привлекают такие молодые люди. К тому же вы почти — если не наверняка —гений. Повторяйте себе это по десять раз каждый день перед сном, а через тримесяца навестите леди Чарнли в ее поместье. Таков мой совет, а уж я-то пожил вэтом мире немало лет.

Неожиданно лицо художника озарилось очень доброй улыбкой.

— Вы чертовски хорошо отнеслись ко мне, — вдруг произнес они, схватив руку старого джентльмена, сильно сжал ее. — Бесконечно вамблагодарен. А сейчас я должен идти. Большое спасибо за этот самый необычный вмоей жизни вечер.

Он оглядел комнату, как будто хотел поблагодарить ещекого-то и, вздрогнув, сказал:

— Послушайте, сэр, а ваш-то друг исчез. Я не видел, как онуходил. Странный человек, правда?

— Он всегда приходит и уходит очень неожиданно, — пояснилмистер Саттервейт. — Такая уж у него особенность. Никто никогда не видит, какон появляется и исчезает.

— Невидимый, как Арлекин, — сказал Френк Бристоу, и от душирассмеялся собственной шутке.

Мистер Саттертуэйт выглянул в окно и поежился. Дождь все лили лил. Как плохо, что в деревенских домах нет приличного отопления, подумал он.Слава Богу, уже через несколько часов поезд увезет его отсюда в Лондон. Да,только после шестидесяти начинаешь в полной мере оценивать все достоинствастоличной жизни.

Сегодня мистер Саттертуэйт особенно остро ощущал свойвозраст. Все остальные гости в доме были гораздо моложе его. Четверо из нихтолько что отправились в библиотеку проводить «сеанс столоверчения». Его тожезвали, но он отказался: ему доставляло мало удовольствия мучительно долговысчитывать буквы алфавита, а потом разбираться в их бессмысленных сочетаниях.

Да, в Лондоне все-таки намного приятнее! Хорошо, что он непринял приглашения Мейдж Кили — она звонила с полчаса назад, звала его вЛейделл. Она, конечно, славная девушка, но Лондон лучше.

Мистер Саттертуэйт снова поежился и вспомнил, что вбиблиотеке почти всегда тепло. Приоткрыв дверь, он тихонько пробрался взатемненную комнату.

— Не помешаю?

— Что это, Н или М? Придется пересчитывать!.. Ну что вы,мистер Саттертуэйт, конечно нет. Знаете, тут такое! Дух, по имени Ада Спайерс,говорит, что наш Джон вот-вот должен жениться на какой-то Глэдис Бан.

Мистер Саттертуэйт устроился в глубоком кресле у камина.Вскоре веки его смежились, и он задремал. Время от времени он сквозь сон слышалобрывки разговора.

— Что значит ПАБЗЛ? Это невозможно — разве что он русский…Джон, ты толкаешь столик — нет, я видела!.. Ага, кажется, явился новый дух.

Он снова задремал, но вскоре проснулся как от толчка, когдадо его слуха донеслось новое имя.

— К-И-Н. Правильно?

— Да. Стукнуло один раз — значит, «да». Кин, вы хотитекому-нибудь из присутствующих что-то передать? Да. Мне? Джону? Саре? Ивлину?Нет? Странно, ведь здесь больше никого нет… А-а, может быть, мистеруСаттертуэйту? Отвечает «да». Мистер Саттертуэйт, это вам!

— Что он говорит?

Теперь мистер Саттертуэйт сидел в своем кресле, напряженновыпрямившись. Сна не, было ни в одном глазу. Столик затрясся, и одна из девушекпринялась считать.

— ЛЕЙД… Нет, не может быть, чепуха какая-то! Ни одно словоне начинается с ЛЕЙД!

— Продолжайте, — приказал мистер Саттертуэйт так властно иуверенно, что сидящие за столиком беспрекословно подчинились.

— ЛЕЙДЕЛ… И еще одно Л. Так… Кажется, все.

— Продолжайте!

— Скажите, пожалуйста, еще что-нибудь. Молчание.

— По-моему, это все. Столик даже не шелохнется. Какаябессмыслица!

— Да нет, — задумчиво проговорил мистер Саттертуэйт. — Недумаю, чтобы это была бессмыслица.

Он встал и, выйдя из библиотеки, направился прямо ктелефону. Соединили довольно быстро.

— Я могу поговорить с мисс Кили? Мейдж, милая, это вы? Япередумал. Если позволите, я приму ваше любезное приглашение. Оказывается, моеприсутствие в Лондоне не так срочно, как я полагал… Да-да, к ужину успею.

Он повесил трубку. На его морщинистых щеках вспыхнулрумянец. Мистер Кин — загадочный мистер Кин!.. Мистер Саттертуэйт мог попальцам пересчитать все свои встречи с ним, и каждый раз, когда появлялся этоттаинственный господин, случалось что-нибудь неожиданное. Интересно, что жепроизошло — или вот-вот произойдет — в Лейделле?

Но, что бы это ни было, ему, мистеру Саттертуэйту, работанайдется. Он нисколько не сомневался, что в любом случае в развитии сюжета емуотведена не последняя роль.

Лейделл — большой старый дом — был собственностью ДэвидаКили, человека тихого и неприметного. К таким, как он, ближние нередко склонныотноситься как к предметам обстановки. Однако их незаметность для окружающих нив коем случае не означает отсутствия интеллекта — Дэвид Кили был блестящимматематиком и автором книги, абсолютно недоступной для девяносто девятипроцентов читателей. Как и большинство интеллектуалов, он не отличался особойживостью характера или личным обаянием. Его даже окрестили в шутку«человеком-невидимкой»: за столом лакеи с подносом могли запросто обойтихозяина, гости частенько забывали поздороваться и попрощаться с ним.

Иное дело его дочь Мейдж — натура открытая, полная жизни икипучей энергии. Любому, кто с ней сталкивался, тут же становилось ясно, чтоперед ним очень даже нормальная, здоровая девушка, к тому же весьмахорошенькая.

Она-то и встретила мистера Саттертуэйта у дверей.

— Как замечательно, что вы все-таки приехали!

— Замечательно, что вы позволили мне приехать, хоть я ипоторопился с отказом. Мейдж, деточка, судя по вашему виду, у вас все в полномпорядке!