– Я понимаю, – ответил Элкон, судя по тону,приготовивший хорошую острую шпильку. – Некоторая агрессивность госпожигланфортессы вызвана, мне думается, тем, что здесь она оказалась, откровенноговоря, не у дел. Подходящего занятия для нее что-то не находится, разве что наконе живописно скакать, красуясь перед градскими обывателями…

– А на мечах со мной не хочешь попробовать? –поинтересовалась Мара. – На деревянных, не бойся… Три схватки по семьминут, а? Синяков наставлю… А то возьмусь тебя очаровывать, чтобы терзалсяпотом бесплодными мечтаниями… Думаешь, не умею? Я хотя и верная любовница, но,как любая женщина, чаровать посторонних мужиков умею…

– Люблю я вас, – сказал Сварог растроганно. –Какой вы у меня дружный, спаянный, спевшийся отряд… Как вы все обожаете другперед другом выпендриваться… С вами и жить веселее, право слово. Только что жевы, такие остроумные и язвительные, не можете помочь своему командиру и королю,когда у него возникла настоятельная надобность разобраться с очередной тайной?Что приуныли? Чует мое сердце, придется мне в очередной раз самому справляться.А у меня вон прошения нерассмотренными лежат, целых три штуки…

Он придвинул к себе три свитка – два из них перевязаныпростыми веревочками, завязанными узлом, третий обернут трехцветной тесьмойцветов какого-то клана, скрепленной сургучной печатью.

Ну вот, на двенадцатый день его пребывания здесь наконец-тозаработало устройство прямой связи с народом – в стену королевского замкабыла вделана бронзовая медвежья башка с разинутой пастью, куда невозбраннодозволялось опускать челобитные, жалобы и прошения. Башка была соединенанаклонной трубой с ящиком, ключ от которого имелся только у еговеличества, – приспособление простейшее, но дававшее определенный шанс,что народные чаяния и просьбы минуют канцелярские лабиринты…

– Итак… – сказал Сварог, распарывая кинжалом веревочки ишелковую тесьму. – Что же нам пишут… Некий глэв по имени Анегас вот ужеодиннадцать лет обивает пороги Военной канцелярии с чертежами изобретенного им«секретного пороха», который срабатывает только в гланских мушкетах, а ежелипопадет в руки к врагу, то ни за что не вспыхнет… Ох, чует мое сердце, что еслиза одиннадцать лет изобретением благородного глэва так и не заинтересовалисьвоенные, то не стоит оно выеденного яйца. Вообще, «чертежи пороха» – этозвучит, наталкивает на мысль, что к изобретателю лекарей надо отправить…А вообще, нужно посмотреть. Для очистки совести. Так… Купец Дандоро нашелсеребряную руду в Амелоенском урочище, о чем спешит сообщить… Понятия не имею,где у нас такое урочище, но это вам не «чертежи пороха» – дело полезное… И,наконец, прошение от некоего юного художника, который… ах, еще и оскорблениедействием…

У входа мелодично прозвенел гонг – кто-то с той стороныдвери, хоть и обладал правом свободного доступа, все же не вломился, какдеревенщина, а деликатно давал знать о себе. Не глядя, Сварог на ощупь отыскалпод столешницей бронзовую завитушку и нажал, отчего за дверью звякнулколокольчик, давая позволение.

Вошел глэрд Таварош, седой и подвижный, с неизменным кожаныммешком для бумаг под мышкой. Лицо у него было какое-то странное – выражение еготочному определению не поддавалось.

– Плохие новости? – спросил Сварог, на всякий случайсначала предположив худшее по свойственному ему оптимизму.

– Как сказать, мой король… – Таварош пребывал в некоторойрастерянности. – Только что пришли донесения с границы… Горротцы уходят изКорромира.

– Что? – поразился Сварог. – Сами?

– Да, мой король. Мало того, они очищают Заречье. Разведчикиклянутся, что видели своими глазами, как они сворачивают лагеря, уходятколоннами, увозят пушки и обозы… В Корромире их, собственно, уже нет,горротский флаг спущен, крепость выглядит совершенно пустой, они даже не сталиничего разрушать напоследок или жечь… Глэрд Даглас приказал нашей конницепереправляться в Заречье и двигаться следом до границы, не ввязываясь в стычки…

– И правильно, – сказал Сварог. – Ничего не пойму.Ну да, я написал Стахору письмо. Мягко укорял его за вторжение в моекоролевство, вроде бы ничем не спровоцированное. И в достаточно дипломатическихвыражениях намекал, что могу принять ответные меры, которые его неприятноудивят… Не мог же он испугаться парочки туманных намеков? Не тот человек…

– Да уж, с вашего позволения… – кивнул Таварош. –Стахору всегда была свойственна чрезмерная уверенность в себе…

– Не поверю, что он испугался, – покачал головойСварог. – Лоранцы в схожей ситуации нагло высаживали десанты на мои земли…где и до сих пор пребывают. У меня попросту не было сил, чтобы дать имсдачи надлежащим образом. И Стахор не мог не знать о том, что творится напобережье Трех Королевств… Почему же он сейчас покорно отступил послеодного-единственного, обычного письма? Задумал что-то, а?

– Наверняка. Но что именно, я не могу догадаться…

– Вы не одиноки, глэрд, – сердито сказал Сварог. –Что ж, остается ждать дальнейшего развития событий, потому что мы все равно недодумаемся, в чем тут фокус… – Он задумчиво посмотрел на тартан Тавароша,синий в белую и черную клетку, и тут его осенило. Цвета те же самые, что настягивавшей прошение тесьме. – Послушайте, глэрд… Не знаком ли вам некиймолодой художник по имени Аркас, и не из вашего ли он клана? У меня тут лежитего прошение, в котором он жалуется на косность королевских сановников и ихневежественное равнодушие…

– Медведь-прародитель! – воскликнул Таварош и всплеснулруками, едва не выронив мешок. – Он и до вас добрался… Ну конечно, как яне подумал сначала… А впрочем, что можно поделать с «медвежьей пастью»…

– В чем там дело? – спросил Сварог. – Оченьэмоциональное письмо, знаете ли. Молодой человек жалуется, что нигде не можетнайти поддержки и управы на злобных критиканов…

– Государь мой! – твердо сказал Таварош, справившись сминутным смятением. – Этот тип и в самом деле принадлежит к моему клану, очем я горько сожалею… Смею вас заверить, я – человек достаточно широкихвзглядов и прекрасно понимаю, что искусство имеет право на существование, а тои на субсидии государства… Однако денег из казны я ему не дам! Казните меня, недам!

– Ну что вы, успокойтесь, – сказал Сварог. –Может, ему не так уж много и нужно? Как-никак собирается основать Академиювысокого художества, как он пишет. Насколько я знаю, никакой Академиихудожества в Глане нет, быть может, стоит…

– Государь! – отчеканил Таварош. – Если выприкажете, я выдам из казны любые деньги на любые проекты… Только не посмотретьли сначала вам самому на эти его художества? С тех пор, как он вернулся изРавены, я об этой Академии слышу по пять раз на дню – он племянник моейсупруги, двери дома так просто не закроешь… Может быть, я слишком старомоден,но от этих художеств у меня порою ум за разум заходит!

– Почему?

– Потому что я этих художеств не понимаю, – призналсяТаварош. – Если в мире действительно что-то перевернулось и то, что онмалюет, и в самом деле признается художеством, то нам, старикам, пора в гроб… Явовсе не противник живописи, государь, у меня дома висят и семейные портреты, ипейзаж с ивами, и пейзаж с кораблем, и батальные полотна… Но Аркаса я бы за егомазню в каменоломни отправил! Дороги мостить! Чтобы не позорил уважаемоесемейство! Я вполне серьезно, мой король!