– Уволю всех к чертовой матери! – проорал Хохлов. – Завтраже! Без выходного пособия! Убирайтесь все отсюда!

Сотрудники моментально осознали серьезность положения иглубину начальничьего гнева, заметались по комнате, так что шелест прошел поразложенным на столах бумагам.

Орлица продолжала спокойно смотреть фотографии, вытаскиваяих по одной из цветного бумажного пакета.

– Зачем я столы покупал, если все равно никто не работает?!Для кого?! Для вас, дармоедов, я бы лучше диваны купил, чтобы вы все на нихдрыхли! Боря, что у нас с заказчиком?! Где технические параметры? Ты графикисделал, твою мать?! Наташ, ты чего сидишь?! Я тебя к нотариусу когда просилсъездить?! Вальмира Алексанна!!!

Лавровский натянул пальто, продвигался к двери.

– А это моя племянница, – хвастливо сказала орлица. – Ну,красавица, да? Вы посмотрите, посмотрите, Дмитрий Петрович!

Она точно знала, что ей ничего не угрожает, и была абсолютноправа.

Разгневанный Хохлов подошел и посмотрел на фотографию.Племянница и впрямь была красоткой.

– Бедная девочка, – всхлипнула Вальмира Александровна,любуясь на фотографию. – Мужа потеряла и вот только-только оправилась. Такаяумница!

Тут она подняла глаза и чистым взором посмотрела на Хохлова.

– Вы что-то хотели мне сказать, Дмитрий Петрович?

– Н-нет.

– А мне показалось, хотели?

– Я хотел вам сказать, что вы лучший бухгалтерсовременности, – выпалил Хохлов, понимая, какую ужасную ошибку совершил, когдастал кричать на подчиненных и по чистой случайности – чистая, чистаяслучайность! – причислил к ним орлицу и коршуницу Вальмиру Александровну.

– Это всем известно, – согласилась орлица. – Вы собираетесьотъехать?

– Я уж практически отъехал, – пробормотал Хохлов. – Впсихбольницу Белые Столбы.

– Ну-ну! Не переживайте, все обойдется!

– Вальмира Александровна, если придут из милиции, скажитеим…

– Скажу.

– И еще покажите…

– Покажу.

– И еще…

– Хорошо, – согласилась Вальмира Александровна и поднялась.– А вы надолго?

– Я еще не знаю, – окончательно раскаялся грешник Хохлов. –Я вам позвоню.

Она величественно кивнула, и он выскочил за дверь, на ходунапяливая курточку «суперагента».

Значит, так.

Ему нужно в институтскую проходную и как-то задобритькоменданта, чтобы ему дали посмотреть видеозапись с камеры наблюдения. Какзадобрить его, понятно. И тут Хохлов, проверяя, похлопал себя по нагрудномукарману, где лежало лучшее средство для задабривания кого бы то ни было, подназванием «денежные знаки».

Ему нужно во двор Пилюгиных, переговорить с охранником,который открывает и закрывает ворота.

И еще. Ему необходимо узнать, откуда Максим Кузмин узнал оссоре Пилюгина и Кузи вечером перед убийством. Кто мог ему рассказать?! Иоткуда знал, что он, Хохлов, там был?

Хохлов выскочил из здания, накинул капюшон и побежал к своеймашине. В некотором отдалении, за поворотом аллеи, Лавровский разговаривал скакой-то кралей, показавшейся Хохлову странно знакомой. Он что-то говорил, акраля слушала.

Ты допрыгаешься, подумал Хохлов про Лавровского, Светка мимов магазин пойдет, и будет тебе турецкий марш с барабаном!

Впрочем, ему некогда было думать про Лавровского. Онподбежал к машине, чувствуя как все, что ниже ремня, стремительно деревенеет наледяном ветру, плюхнулся на промерзшее сиденье, попробовал завести – машинасипела и не заводилась, – и тут позвонила Ольга и прокричала, что она была вобщежитии у Кузи, где все разгромлено, и ее там поймали с поличным, и если еесейчас заберут в милицию, Хохлов должен позаботиться о ее детях, и…

…и, постучав по клавиатуре еще немного, она сняла очки ипотерла уставшие глаза. Обычно Арина носила линзы, но они остались дома, а всумке оказались только очки.

Она потерла глаза, откинулась на спинку хлипкого креслица иогляделась вокруг.

Ей нравилась квартира Дмитрия Хохлова именно потому, что онапринадлежала Дмитрию Хохлову.

Столько лет прошло, неужели она все еще питает к немуромантические чувства?

Арина подумала и классифицировала их как слаборомантические.Она задумчиво покачалась в кресле из стороны в сторону.

Сколько лет она его знает? Ну, пятнадцать-то точно! Нет,больше! И с тех пор все ее тянет им восхищаться. Он казался ей очень умным:когда они учились в институте, он знал примерно в сто раз больше, чем она, иеще он умел этими знаниями пользоваться, а Арина не умела. Она могла толькотупо подставлять в формулы какие-то другие формулы, и из этого, как правило,ничего не выходило. Хотя ведь все это он проходил с ней по второму разу.

Ты не понимаешь сути процесса, кричал Хохлов. Ты поймисначала физику, а потом будешь подставлять. Но она не понимала, ей легче былопросто подставлять.

Однажды он сделал за нее курсовую работу по предмету,который назывался «теория прочности». Предмет был немыслимый, и заданиенемыслимое, и самыми немыслимыми были коэффициенты, которые получались в концесложных выкладок. Например, могло получиться тысяча триста восемьдесят девятьцелых и восемьсот тридцать две тысячных. Дотошный преподаватель сверялкоэффициенты со своей записной книжечкой, а вычислений не проверял, да и как ихможно проверить! И мечтой каждого студента было стянуть эту книжечку и списатьиз нее все коэффициенты.

Хохлов сделал за Арину курсовую, и не ошибся ни разу ни водном проклятом коэффициенте, и слезно умолял ее не рассказывать сокурсникам,кто именно решал ее задание, чтобы его не сочли тупицей, который только и можетскрупулезно вычислять циферку за циферкой!

Она потянулась в своем вращающемся кресле и чуть не упала.

Это были хорошие воспоминания, пожалуй, самые лучшие.

Да еще бабушка!..

Арина приводила всех своих кавалеров, кстати сказать, совсемнемногочисленных, к Любови Ильиничне «на проверку». Прошел «проверку» и осталсяв доме только Хохлов.

Не то чтобы бабушка запрещала внучке встречаться с темимолодыми людьми, которые не вызывали у нее доверия, но у внучки послебабушкиных комментариев пропадала всякая охота их видеть.

– А ты заметила, – доверительно говорила Любовь Ильиничнапосле ухода очередного «претендента», – как он аппетитно ковырял в зубах послекурицы? Нет, должно быть, он достойнейший молодой человек, но у него явночто-то не в порядке с зубами. Видимо, кариес.