Из-за шкафа показалось смуглое лицо, на этот развстревоженное.

– Я ему говорыла – зачэм давыть? Я ему говорыла – у негодети малыя! Я говорыла – не нада! А он мне – дави, Хакимка! Ты выноват, тысабакам в подвал пустыл! А как мне не пустыт, когда он родыт должен?

Хохлов упер локти в стол и устроился поудобнее.

– Так это ты собаку в подвал привел? Ты сам?

Лицо спряталось за шкаф и не появлялось.

Хохлов молчал.

– У меня тоже дэти, – донеслось из-за шкафа. – Может, мне ихудавыть? Они тоже кушять просят! Где я возьму им кушять, если меня работылишат?

– Кто тебя лишит работы? – удивился Хохлов. В каптерке быложарко, он даже куртку расстегнул.

– Валентин Петров лишит! Ты ему скажешь, что сабакам япрыводила, а он меня работ лишит! Где я работ найду зимой?

Он снова выглянул и испытующе посмотрел на Хохлова.

– Ты Валентин Петров пришла говорыт, что я сабакамприводила?

– А ты удавил ее, собаку-то?

Смуглое узкоглазое лицо расплылось в улыбке:

– Ушел сабакам! Валентин Петров пришел, а сабакам нету! Идэти с собой забрал! Мы прышли, нэту сабакам, и дэтей нэту! – Тут Хаким вдругпогрустнел и сказал с расстановкой: – Только, я думай, замерзал она! Такоймороз! Куда такой мороз, когда дэти?

– Не замерзал, – сообщил Хохлов, невольно начиная говоритьтак же, как Хаким, который вовсе не был дворником, а был «работником». – Никтоне замерзал, Хаким. Я собаку домой забрал, к себе. И щенков забрал. Они теперьвсе у меня.

За шкафом произошло движение, и большой человек выскочил насередину крохотной комнатки. Он сорвал с головы тюбетейку и хлопнул ею поколенке. Хохлов, не ожидавший такого проявления чувств, даже немного назадподался со своим поролоновым стулом.

– Ай, ай! – вскричал Хаким и еще раз хлопнул себя поколенке. – Ты сабакам забрала! И дэтей забрала! Ай маладец!

Он нагнулся к Хохлову, взял его за плечо и зашептал быстро,горячо:

– Я его кормыл! Я ему малако давал! Он пил. Он сабакамумный. Я малако давал, а потом каструль прятал, чтобы Валентин Петров не нашел!А он говорыт – удавы сабакам, а дэтей на снегу поморозь! Развэ я фашист, наснэгу дэтей морозить? А ты сабакам спасала, ай, маладец!

От него сильно пахло луком, немытым телом и каким-тостарьем, но он так искренне радовался, так бил себя по коленке, так сиялглазами, что Хохлов, невольно поддавшись его радости, быстро рассказал, каккормил собаку молоком, потом щами, а потом опять молоком и как она все ела иела.

Хаким слушал с упоением, а потом захохотал:

– Ай, сабакам! Ай, маладец! Весь семья объедал! Малако пил!Щей лакал! Дэтей кормил! Я одын щенок хотэл себе брать. Малчик. У дэвочка дэтибудут, куда мне дэтей! Умный сабакам, я тоже брать хотэл, сам подвал живу,прогонят сабакам! Одын не прогонят, четыре, – и он показал на пальцах, сколькоэто будет, четыре, – прогонят!

– Я тебе щенка привезу, – пообещал Хохлов. – Куда мне их!Только вот подрастут немного, мамку сосать перестанут, и привезу.

– Ай, спасыбо! Ай, хароший чэловек, добрый чэловек! Сабакамжалела, Хакиму щенок обещала! Хаким сабакам грустыла, думала, замерзал сабакам!

Хохлов испытующе посмотрел на него. Тот даже пританцовыватьстал от таких радостных и приятных известий, большой и добрый человек в тюбетейкеи ватных штанах.

– Слушай, Хаким, убитого ты нашел?

Тот сразу перестал пританцовывать и замер на месте. Глазаперестали лучиться и стали настороженными, как были, когда Хохлов только зашелв каптерку.

– Хаким нашел.

– Утром?

– Утром.

– А ночью ты ничего… подозрительного не видел и не слышал?

– Милиция говорил. Ничего не слышал. Мне милиция спросил. Яответил.

Хохлов вздохнул:

– А ты где ночуешь?

Это вопрос почему-то вызвал у Хакима еще большее смятение,чем предыдущий, про труп. Он вдруг быстро ушел за шкаф, уселся там на стул исложил на коленях огромные обветренные руки.

Хохлов ничего не понял:

– Ты чего, Хаким? Испугался?

– Гдэ я работ найду? – забубнили из-за шкафа. – Зимой работнэту! А у меня дэти, кушять просят! Куда я пойду работ искат?

– Да что ты опять заладил! Ты что, думаешь, я тебя с работывыгоню?

– Она сказал, что выгонит, если кто узнаэт!

– О чем узнает?! Кто сказал?

– Она сказал. Сэргей Иванов сказала, выгонит работ, если ктоузнаэт!

– Тьфу ты!.. – Хохлов вытер вспотевший лоб. – Кто такойСергей Иванович?

– Охраннык.

– Так. Охранник Сергей Иванович сказал, что тебя прогонят сработы, если узнают… о чем?

– Она сказала, никому не говорыт!

– Послушай, Хаким. – Хохлов зашел к нему за шкаф и навис надним. Дворник таращился на него темными испуганными глазами. – У тебя есть брат?

– Есть брат. Рахман зовут.

– Вот человек, которого обвинили в убийстве и в тюрьмупосадили, мне как брат, понимаешь?! Или не понимаешь? Он никого не убивал, акакой-то подонок, который на самом деле убил, хочет всю вину на него списать,понимаешь?! Мне нужно знать, что случилось во дворе той ночью! Кто тут был, чтоделал? Помоги мне. Пожалуйста, Хаким! Ты же знаешь, да?

Дворник замотал головой:

– Как мнэ знать? Я не знай! Я не убивала!

– Да не ты! Мне нужно найти того, кто это сделал! Подонкаэтого найти и… наказать!

– Сэргей Иванов сказала – выгоню тебя с работ, если скажэшь!

Хохлов перевел дух. И что это печка в каптерке таккочегарит?

На одном из мониторов запищал сигнал, дворник – нет, нет,«работник»! – Хаким проворно выбрался из-за шкафа, посмотрел на экранчик инажал кнопку на обшарпанном пульте. Мониторы были новенькие, а пультобшарпанный – может, охранники пивные бутылки об него открывали? Замигалилампочки, ворота стали открываться, и какая-то большая машина медленнопроползла внутрь.

Хакимка проводил машину глазами и опять нырнул за шкаф.

– Аллах тебе судья, – сказал Хохлов устало. – Не хочешь мнепомогать, и не надо. Бывай здоров, Хаким! Береги себя. А я охранников на улицеподожду, покурю спокойно.

Он вышел на мороз, вздохнул и достал из кармана сигареты.