Слова давались ему с трудом, как будто в горло напихалирезаной бумаги.

Всего пару дней назад он услышал, как Саша — его Саша! —говорила по телефону, и разговор этот не оставлял никаких сомнений в том, чтоона знает об убийстве Володьки Муркина гораздо больше, чем хочет показать. Онстарался не думать об этом, откладывая все свои думы на потом, словно «потом»будет проще и появится возможность как-то примириться с этим и жить дальше. Онне очень представлял себе это спасительное «потом», но знал — начни он думатьвсерьез, и произойдет то самое худшее, чего он боялся и о чем старалсяпозабыть, потому что предотвратить все равно было не в его силах.

Он всегда отлично умел рассчитать свои силы и всегда знал,что ему по силам, а что нет. Может, если бы он не знал этого так хорошо, онсмог бы что-то изменить?..

Прораб смотрел на него с сочувствием, как отец насына-подростка, которого впервые в жизни побили одноклассники.

Степану казалось, что он все знает и старательноприкидывается, чтобы никому не усложнять жизнь.

Почему-то Степана это злило.

— Ну что ты молчишь, Петрович?

— Я с тобой поговорить хотел, — сказал прораб виновато, — японимаю, что сейчас не ко времени, но…

— А до завтра никак нельзя отложить?

— И до завтра можно, Андреич, — пробормотал прораб,поднимаясь, — конечно, можно. Что ж я, не понимаю, сколько всего на тебя…навалилось. Я думал, я тебе помочь смогу.

— Ты мне и так очень помогаешь. И еще больше поможешь, еслив следующий раз некондиционные плиты сразу завернешь, а не заставишь меня сними валандаться.

Это был удар не в бровь, а в глаз. Напоминанием о плитахСтепан как бы моментально поставил подчиненного на должное, подчиненное, место.

— Я совсем не про то хотел сказать, Андреич, — пробормоталсовершенно уничтоженный прораб, — я про Муркина хотел… Да это и не важно,наверное… Ты меня прости, Андреич, что я не в свое дело лезу, просто я думал… Аплиты что ж… Последний раз… Будем следить. Как-то все сразу навалилось, и неработали несколько дней, а потом сразу столько всего, вот я и того… недоглядел,но я… Да и бог с ним, с Муркиным этим, а плиты, я знаю, моя ошибка, плиты эти…

Если бы Степан на самом деле услышал хоть слово из того, чторастерянно бормотал прораб, если бы все его мысли не были такторжественно-печальны, если бы на десять секунд он перестал жалеть себя ивсплыл на поверхность лужи черной меланхолии, в которой он с такимудовольствием пускал пузыри, и выслушал бы то, что Петрович хотел емурассказать, все кончилось бы. Смерть разнорабочего Муркина была бы разъяснена,и приведенный в движение механизм убийства заклинило бы на следующем обороте.

Но Степан прораба не слушал. Ему было не до прораба и не доего рассказов. Он думал о несправедливом устройстве мира и горевал над своейрастоптанной верой в людей.

— Поедем домой, Петрович, — предложил он, краем уха отметивв сбивчивой прорабской речи фамилию Муркина, — у меня в квартире нянька сидитнеотпущенная, а мне еще доехать…

Они вышли друг за другом, и Степан погасил свет в кабинете ив приемной.

Ни один из них не заметил приоткрытой двери в коридор и неуслышал торопливых и мягких шагов, удалявшихся в сторону лестничной клетки.

С утра начались свеженькие, утренние неприятности.

Спал Степан плохо и потому встал в шесть, злой ираздраженный, как навозная муха, не получившая свою порцию навоза. От горячейводы его разморило, от кофе заболел желудок, а от утренних Ивановых воплейчто-то как будто поминутно лопалось в голове и застилало глаза и уши. Иван же,как назло, был необыкновенно свеж, бодр и общителен.

Приняв на себя ежеутреннюю порцию холодной воды и услышав ототца, что он супербизон, Иван уселся за стол, скорчил рожу при виде кружки сморковным соком и принялся подробно пересказывать содержание книжки «Танки»,купленной вчера на Арбате.

— А зачем вас на Арбат носило? — поинтересовался Степан, нев силах уследить за сложностями танкостроения двадцатого века в России и ееокрестностях.

— Ну па-а-па! Ты что? Это же очень большой книжный магазин!Там сколько хочешь книг можно купить! Ты разве не знаешь?!

Слегка пристыженный, как будто сын уличил его в склонности кподжогу публичных библиотек, Степан потрепал золотистую макушку.

— А спать ты во сколько лег?

— Да рано, пап! Я так рано не могу слать, но ИнгаАрнольдовна сказала, что если я хочу, чтобы она мне почитала, придется ложитьсяв девять. Пап, скажи ей, что в девять даже грудные дети спать не ложатся!

— Нет уж, — отказался Степан решительно, — самиразбирайтесь. Мне разборок с Кларой до конца жизни хватит. Больше не хочу.Кроме того, она права, твоя Арнольдовна. Если ты хочешь, чтобы она тебе читала,значит, подчиняйся ее требованиям.

— Пап, но ведь она у нас работает, правильно? И ты можешь ейзарплату не дать…

Ого! Леночка была бы в восторге!

— Прежде всего, — сказал Степан жестко, — тебя совершенно некасаются вопросы ее зарплаты. Она сделала нам великое одолжение, согласиласьсидеть с тобой все лето. Иначе мне пришлось бы отправить тебя в какой-нибудьдом отдыха или лагерь, понял? — Иван только моргал, медленно осознавая, какойжуткой участи ему чудом удалось избежать. — Кроме того, она учительница и лучшенас знает, как ребенок должен себя вести, во сколько он должен обедать, восколько спать и сколько играть на компьютере. Это тебе понятно, ребенок?

Иван кивнул. Он знал, что сейчас безопаснее всего кивнуть,не раздражая и не нервируя отца, а то потом с ним хлопот не оберешься.Закричит, покраснеет, станет сильно и страшно топать, собираясь на работу, аИван весь день будет томиться чувством вины и придумывать, как бы им вечеромполучше помириться, а отец еще, может, и придет поздно, и тогда помириться неудастся до завтра, и завтрашний день будет испорчен тоже… У Ивана была довольнотрудная жизнь, и поэтому он все понимал немного не как обычный ребенок.

Инга Арнольдовна явилась секунда в секунду. Не опоздала,даже несмотря на то что вчера уехала чуть не в двенадцать. Это было прекрасно,что она не опоздала, за все время службы она вообще не опоздала ни разу. Умениене опаздывать шло в Степановой шкале ценностей сразу за чувством юмора инепосредственно перед верностью Родине, но в это утро Степан не мог оценить егопо достоинству. Его все раздражало.

— Надеюсь, что сегодня вы приедете раньше, чем вчера? —спросила она довольно язвительно, но не без сладости в голосе. — Мне ненравится ездить по ночам, даже в такси.