В его жизни не было никого, подобного ей, никого, ктопробудил бы в нем нежные чувства, ради кого он был бы готов на безумство,никого, за исключением, конечно, Сабрины. Она теперь стала его единственнойлюбовью, смыслом его жизни. Естественно, были женщины, оживлявшие егочувственность, когда он сам хотел этого. В Сан-Франциско была женщина, которуюон навещал, если приезжал без Сабрины. Была одна учительница в Сент-Элене, скоторой он обедал время от времени. Мэри-Эллен давным-давно вышла замуж ипереехала в Санта-Розу. Иногда Амелия Гудхарт приезжала в город повидаться сдочерью, и всякий раз Иеремия и Сабрина были несказанно рады видеть ее. Онабыла, как всегда, восхитительна, и Сабрина обожала ее.

Ей было уже за пятьдесят, но она все еще оставалась самымпоразительным человеком из всех, кого Сабрина знала. Она приезжала вСан-Франциско раз в год, чтобы встретиться с дочерью и ее детьми. У нее былошесть внуков и внучек, и однажды она привезла их всех в Сент-Элену к Иеремии иСабрине. Сабрина тянулась к ней, как ни к какой другой женщине. Благородство имягкость сочетались в ней с блеском и изысканностью стиля, что, естественно,привлекало Сабрину. Она всегда привозила с собой чудесные наряды идрагоценности, от которых у Сабрины дух захватывало.

– Она самая замечательная женщина на свете, правда,папа? – с благоговением сказала как-то Сабрина, и Иеремия невольно улыбнулся.

Он и сам так думал, а временами даже жалел, что не уговорилее выйти за него замуж в тот первый день в поезде, идущем в Атланту. Конечно,это было бы безумием, но, как оказалось, не большим безумием, чем егопоследующая женитьба в Атланте на Камилле Бошан. Вообще-то через несколько летпосле того, как Камилла ушла от него, он был с Сабриной в Нью-Йорке и сновапросил Амелию выйти за него, но она мягко отказала ему:

– Что ты, Иеремия. Я слишком стара... – Ей тогда былопятьдесят. – У меня устоявшаяся жизнь, дом в Нью-Йорке...

Для нее он бы вновь открыл двери дома Терстона; он так исказал ей, но она была непреклонна в своем решении не выходить замуж, и в концеконцов он подумал, что она права. У каждого из них была своя жизнь, свой дом,свои дети. Слишком поздно было собирать все это под одну крышу, к тому же онаникогда бы не была счастлива вдали от Нью-Йорка. Этот город был центром еесуществования. Теперь они виделись каждый раз, как она приезжала к дочери вСан-Франциско, и еще раз или два в год, когда он ездил по делам в Нью-Йорк. Впоследний раз он останавливался не в гостинице, а в ее доме, о чем Сабрина,конечно, не знала.

– В нашем с тобой возрасте, Иеремия, чего нам бояться?Кто скажет о нас дурное слово? Разве что позавидует тому, что в нас еще что-тотеплится... – Амелия по-девчоночьи хихикнула. – К тому же мне уже не грозитопасность забеременеть.

Эти две недели у нее дома были счастливейшими в его жизни.Уезжая, он подарил ей изысканную сапфировую брошь и бархотку с бриллиантовойпряжкой, на обратной стороне которой были выгравированы слова, немало ееповеселившие: «Амелии, страстно любимой. И. Т.».

– Что скажут мои дети, когда примутся делить моидрагоценности, Иеремия?

– Что ты, очевидно, была очень страстной женщиной.

– Ну что ж, неплохо.

Она проводила его на вокзал. На этот раз она стояла наперроне и махала ему большой собольей муфтой, пока поезд набирал скорость. Наней было красное, великолепного покроя пальто, отороченное соболем, и шляпка втон; он в жизни не видел женщины прекраснее. Встреть он ее теперь в поезде, каккогда-то давно, он бы снова увлекся ею, как увлекся до своего знакомства сКамиллой.

– Будь я силен, как раньше... – сказал он Амелии передотъездом, но оба они знали, что силы ему не занимать.

Он доказывал это из ночи в ночь во время своего пребывания вНью-Йорке и вернулся в Сан-Франциско в отличном расположении духа, ощущая себясловно заново родившимся.

– Чему ты улыбаешься, Иеремия? – Он совсем замечталсянад чашкой кофе, пока Ханна готовила обед. – Могу поспорить, ты думал о тойженщине из Нью-Йорка.

– Ты выиграла. – Он улыбнулся Ханне.

Он часто вспоминал Амелию и всегда волновался как школьник,ожидая ее приезда. Но на этот раз она должна была появиться в Сан-Франциско нераньше чем через полгода, да и он не собирался в Нью-Йорк в ближайшиетри-четыре месяца, так что до их новой встречи пройдет еще немало времени.

– Чудесная женщина. Это я тебе говорю.

Действительно, Ханна не просто с одобрением отнеслась кАмелии, но искренне полюбила ее. Амелия завоевала ее сердце в тот момент,когда, засучив рукава, помогла приготовить обед для Иеремии, Сабрины, шестерыхсвоих внуков и внучек. Именно она приготовила тогда большинство блюд, иполучились они отменно, как ни тяжело было Ханне признать это. Блескбриллиантов... быстрые, ловкие руки... фартук, повязанный поверх роскошногонью-йоркского платья... Она пролила на себя бульон, но даже виду не подала, чтоогорчена. С тех пор Ханна не переставала восхищаться Амелией.

– Она не просто чудесная женщина, Ханна. Оназамечательный человек.

– Тебе следовало жениться на ней, Иеремия. – Ханна супреком взглянула на него, и он пожал плечами.

– Возможно. Но теперь уже поздно об этом говорить. Укаждого из нас своя жизнь, свои дети. Нам обоим так спокойнее.

Ханна кивнула. Все верно. Время безумств для него миновало.Пришел или скоро придет черед Сабрины. Ханна могла только надеяться, чтодевочка сумеет сделать разумный выбор и будет счастливее своего отца.

– Вы точно завтра едете в город?

Он кивнул:

– Всего на два дня.

– Приглядывай за Сабриной. Как бы она там не натворилачего-нибудь, пока ты будешь в банке. – Ханна по-прежнему считала, что девочкелучше остаться в Сент-Элене.

– Я говорил с ней об этом. Но ты же знаешь Сабрину.

Он легко представил себе, как она берет напрокат экипаж инесется в нем по Маркет-стрит. В руке у нее кнут, она улыбается и приветственномашет ему рукой, пролетая мимо. Эта картина вызвала у него улыбку, когда он шелмыть руки перед обедом.

Иеремия и Сабрина отправились в город на следующий день раноутром. Как всегда в последние годы, они доехали поездом до Напы, а там сели назнакомый пароход, который так любила Сабрина. Плавание на этом пароходе онавсегда воспринимала как настоящее приключение. Она смеялась, озорничала иразвлекала отца весь путь до Сан-Франциско, куда они прибыли еще до темноты.Путешествие теперь занимало гораздо меньше времени, чем несколько лет назад.Они успели пообедать в ресторане отеля «Палас», и за едой Иеремия все времянаблюдал за дочерью. Она будет очень красивой девушкой, когда вырастет. Ужесейчас, в тринадцать лет, она была ростом не ниже большинства женщин в зале идаже выше некоторых из них. И все-таки лицо ее сохраняло детское выражение заисключением тех моментов, когда, поднимая тонкую бровь, она заговаривала сотцом о бизнесе. Тот, кто подслушал бы их разговор, не видя собеседницыИеремии, вполне мог подумать, что это беседуют между собой два деловыхпартнера. Как раз сейчас Сабрину беспокоила проблема клеща, наносившего немалыйущерб виноградникам. Иеремию развлекала серьезность, с которой дочь излагалаему свои теории на этот счет, но по-настоящему виноградники никогда не входилив сферу его первостепенных интересов. Рудники заботили его в гораздо большейстепени, и Сабрина упрекала его за это.