– Хватит, – тихо скомандовал Лапицкий, и парниотступили. Олег остался лежать на полу, лицом вверх. Я с ужасом увидела слезы вуголках его глаз.

Капитан легко спрыгнул с капота, подошел к лежащему актеру иприсел перед ним на корточки.

– Я никому не позволяю безнаказанно бить своих людей,ты понял, мразь?

Олег медленно повернул ко мне свою совершенную головуэкзотического животного.

– Сука! – выдохнул он.

Теперь уже капитан, поднявшись, с маху ударил его носкомботинка:

– И оскорблять – тоже. Я же говорил тебе, отсюдаубежать невозможно, не стоит и пытаться. Делай свое дело, может быть,останешься жив… Нужно быть полным дураком, чтобы развесить уши и поверитьбабе-подсадке. Или ты купился на ее прелести? Разве мировая драматургия не учиттебя тому, что женщинам нельзя доверять?

– Сука! – снова сказал Олег и, уткнувшись головой вбетонный пол, сжался в комок.

Но на этот раз никакой кары не последовало. Мне показалось,что я теряю сознание. Значит, капитан заранее подставил меня, он хотел уничтожитьменя, унизить перед этим мальчиком, он хотел втоптать меня в грязь… Он хотеллишить меня тех крупиц человеческого участия, которые еще были во мне… Он хотелубедить всех, что я полная дешевка, продажная тварь. Ему удалось, ему этоудалось, а я смотрела на себя глазами Олега и сама начинала верить в черное,заболоченное дно своей души. Если бы тогда я успела вытащить пистолет изкармана шубы, если бы тогда я успела выстрелить…

– Ты подонок, – сказала я Лапицкому, – ты подставилменя!

– Неужели? – Лапицкий осклабился, ему доставлялаудовольствие моя бессильная ярость. – Не стоит переигрывать, девочка, не стоитперегибать палку. Нам нужно с тобой переговорить. Идем.

Он подтолкнул меня к выходу в крытую галерею. Я несопротивлялась. Все было кончено.

– А с этим что делать? – бросил вдогонку один изпарней.

– Что обычно. И разбудите эту каналью Капущака. Я с нимпозже разберусь.

В полном молчании мы дошли до моей комнаты. Не обращаявнимания на капитана, я легла в кровать и отвернулась лицом к стене. Я знала,что он сядет в кресло и забросит ногу на ногу; я затылком ощущала самодовольныйпокой, который исходил от капитана.

Некоторое время мы молчали. Ярость, душившая меня, куда-тоулетучилась, осталась только полная апатия и пустота.

– Не ожидал от тебя, – наконец сказал капитан. – Неожидал такой прыти.

– Неужели? – не поворачивая головы, глухо проговорилая.

– Да нет. Конечно, ожидал, ты права. Иначе не появилсябы там, где появился. А вот ты не ожидала меня увидеть, правда?

– Правда не имеет к вам никакого отношения.

– Сильно сказано. Сильно, но несправедливо. О правделучше умолчим. Признайся, ты решила вытащить его, чтобы достать меня?

Я молчала.

– Или потому, что он тебе понравился? Навернякарассказал душещипательную историю своего появления здесь, да?

Я молчала.

– Рассказал о том, что он невинная талантливая овца,которой хотят ни за что ни про что перерезать горло, слить кровь в корыто, атребуху бросить на растерзание воронью?

– Ничего он не говорил.

– Мне по большому счету плевать. Умиляет другое: откудатакой наплыв чувств у бездушной стервы, которая всю предыдущую жизнь только тои делала, что шла по трупам, не останавливаясь ни перед чем. В прямом ипереносном смысле. Я думаю, что это только наша игра – твоя и моя. В этойпартии я поставил тебе мат. Но не огорчайся, у тебя будет возможностьотыграться. Я тебе обещаю.

Я молчала.

– Ты спишь? – не унимался капитан. – Не удивлюсь, еслиты действительно заснула после неплохо проделанной работы.

Его способность все выворачивать наизнанку и убеждать в том,что черное – белое и наоборот, лишала меня сил.

– Нет, я не сплю.

– Вот и отлично. Значит, мальчишка понравился тебе? Темлучше, потому что работать вам предстоит в одной связке.

Не удивляйся, ничему не удивляйся, Анна, мало ли что онскажет тебе, не поворачивай головы.

И все-таки я повернула голову – очередная маленькая победакапитана, которую он постарался закрепить.

– Думаю, этот театральный хлыщ ввел тебя в курс дела?

– Да, – притворяться было бесполезно.

– Он должен убрать одного влиятельного человечишку.Человечишка у нас давно бельмом в глазу сидит, да руки коротки, как ниприскорбно это сознавать. В легальном смысле слова. Скромным честнымпредставителям закона от него один геморрой и масса проблем. А так – нетчеловека, нет проблемы, как учил нас отец народов.

– Очень образно говорите. Обычно такие говоруны плохокончают.

– Тебе виднее… Но если понадобится положить на это делоне одного актера, а всю труппу, – я это сделаю.

– Вы отвлеклись, – жестко сказала я. Невыносимослушать, как этот карманный Наполеон распоряжается чужими жизнями.

– Мальчишка не жилец, ясно. Так что все гарантии –полная туфта. Ты будешь за ним присматривать, подстрахуешь.

– Что я должна делать? – Он все-таки сломал меня.

– То же, что и он. Стрелять будешь ты, и твой выстрелбудет главным.

– Я не буду стрелять.

– Ты будешь стрелять. Ты будешь делать то, что я тебескажу. Ты уже согласилась. Иначе… Ты сама понимаешь, что будет с тобой иначе.

– Он сказал, что в армии был снайпером.

– Не соврал. Но стрелять будешь и ты тоже.

– У меня не получится. У меня не получится убитьчеловека, – я сдалась. Я выкинула белый флаг. Я сама пустила зверя в логовосвоей души.

– Получится, девочка. Я уже видел тебя в экстремальныхситуациях. Вспомни, наконец, какая ты.

– Я не помню.

– Если не помнишь, то поверь мне, – ты именно такая.Такая, какая нам нужна: с упрямством, с хваткой, с ясной головой, со зверинымчутьем. – Черт возьми, он говорил это так, как будто бы соблазнял меня, какбудто бы касался жесткими беспощадными ладонями моих глаз, губ, груди… Егослова покрывали мое тело, как поцелуи, от них шла дрожь желания, и этомуневозможно было сопротивляться.

– Конечно. Конечно, я такая…

– Вот и отлично. О подробностях поговорим завтра. Насвежую голову. А сейчас отдыхай.

…Следующим вечером меня ввели в пьесу: сначала я толькосмотрела, как Олег, сломленный и загнанный в угол, отрабатывает концовку своегономера, как он снова и снова откусывает дуло шоколадного пистолета, чтобы изнего вылупился настоящий. Как мрачный юноша с литой задницей, стоящий позадиЛапицкого, снова и снова убивает его. Олегу, как всегда, не хватает несколькихсекунд, чтобы спастись: сначала семи, потом пяти, потом трех. Эти три секундыдо авиабилета и открытой визы в одну из стран Шенгена ему так и не удаетсяпреодолеть. Да и какая разница, за сколько секунд до свободы тебя убьют?..