2

— Эта дама какая-то странная, ты заметил? — спросил Хулио.

Мысленно Джордж с облегчением вздохнул. Если бы Хулио сам незатронул эту тему, Джордж, наверное, не стал бы ее поднимать. Пока что он —ординатор, но в один прекрасный день он станет уже настоящим, оперившимся,скажем так, врачом, теперь он верил в это безоговорочно, а Хулио, он — коновал,и в присутствии коновала ему не хотелось бы ляпнуть какую-нибудь глупость. Онбы лишь хохотнул и сказал: Черт, я такого дерьма насмотрелся уже. Тысячу раз, детка.Возьми-ка ты лучше полотенце и оботри себе хорошенечко губы, а то оно необсохло еще и капает.

Но, похоже, такого Хулио еще не видел. Что хорошо, потомучто Джорджу хотелось поговорить об этом.

— Да уж, странновата. Как будто в ней два человека.

Он с изумлением заметил, что теперь Хулио явно почувствовалоблегчение, и внезапно ему стало стыдно. Хулио Эстевес, которому в жизни толькои светило, что до конца дней своих водить лимузин с парой красных мигалок накрыше, только что проявил больше мужества, чем он сам.

— А ты, док, смекалистый. Попал в самую точку, — Хулио вынулпачку «Честерфилда» и сунул в рот сигарету.

— Эта гадость тебя доконает, дружище, — сказал Джордж.

Хулио кивнул и предложил пачку.

Они покурили молча. Может быть, их напарники и в самом делепоехали «блядовать», как выразился Хулио… или, быть может, им просто хватило.Сначала Джордж действительно испугался, нет, кроме шуток. Но в конце концов этоименно он спас женщину, а не фельдшера, и Хулио это знал, и Джордж знал, что онзнает. Быть может, поэтому Хулио и дождался его. Первой тогда бросилась напомощь старуха-негритянка, и еще белый парнишка, который вызвал полицию, покавсе остальные (кроме старухи-негритянки) просто толпились вокруг и глазели, какбудто там фильм какой-нибудь, или телешоу, или очередная серия «Питера Ганна»,но в конце концов все свалилось на Джорджа Шейверса, и он, перепуганный дополусмерти, исполнил, как мог, свой долг.

Женщина ждала поезд, о котором с большим уважением отзывалсяДюк Эллингтон — знаменитый поезд-А. Хорошенькая молодая чернокожая женщина вджинсах и рубашке цвета хаки просто стояла у края платформы и ждала знаменитыйпоезд-А.

Кто-то ее столкнул.

Джордж Шейверс не знал, удалось ли полиции поймать этогоублюдка — это не его дело. Его дело — женщина, которая с криком упала в тоннельподземки перед знаменитым поездом-А. Каким-то чудом она не попала на третийрельс, знаменитый третий рельс, который сделал бы с нею то же, что властиНью-Йорка делают с плохими парнями в тюрьме «Песня Песней», которые получаютбесплатный проезд на тот свет на знаменитом поезде-А, на третьем рельсе.Старина искровой разряд.

Боже правый, такое чудо — электричество.

Она попыталась сползти с рельсов, но времени не было, изнаменитый поезд-А вкатился в станционный тоннель, визжа тормозами и изрыгаясноп искр: машинист увидел ее, но было уже слишком поздно — и для него, и длянее. Стальные колеса этого знаменитого поезда-А прокатились ей по ногам иотрезали их чуть выше колен. И пока все остальные на станции (кроме белогопарнишки, который бросился вызывать полицию) просто стояли, махая руками (илипочесывая промежность, как решил про себя Джордж), старая негритянка спрыгнулавниз, вывихнув при этом бедро (потом мэр наградил ее медалью за храбрость), иперетянула бедро пострадавшей своей косынкой. На том конце станции белыйпарнишка орал в телефонную трубку, вызывая скорую помощь, а старая негритянкакричала из тоннеля, чтобы ей помогли, чтобы бросили, ради Христа, хоть что-нибудь,чтобы наложить жгут, и наконец какой-то белый пожилой господин делового виданехотя уступил свой ремень, а чернокожая старуха взглянула на него и произнесласлова, которые на другой день появились крупно набранной шапкой на переднейполосе нью-йоркской «Дейли Ньюс», два слова, которые сделали старую негритянкуподлинной героиней Америки: «Спасибо, браток». Потом она перетянула ремнемкульпятку левой ноги пострадавшей, на середине между бедром и тем местом, гдебыло колено, пока его не отрезал знаменитый поезд-А.

Джордж слышал, как кто-то в толпе говорил кому-то, чтопрежде, чем хлопнуться в обморок, молодая негритянка успела произнести: «КТОЭТОТ МУДАК? ДОБЕРУСЬ ДО НЕГО — ЯЙЦА ВЫРВУ!»

Старухе-негритянке нечем было проделать дополнительную дыркув ремне, так что она просто держала его, вцепившись, точно угрюмаястаруха-смерть, пока не прибыла скорая помощь: Хулио, Джордж и два ихнапарника.

Желтая линия. Джордж вспомнил, как мама в детстве емуговорила, чтобы он никогда, никогда, никогда не переступал за желтую линию наплатформе подземки, когда ждет поезд (хоть знаменитый, хоть самыйобыкновенный), вспомнил запах масла и электричества, который ударил ему вноздри, когда он спрыгнул в тоннель. Вспомнил, как там было жарко. Как в пекле.Жар обволакивал все: его, старую негритянку, молодую, поезд, тоннель, невидимоенебо над головою и самый ад под ногами. Вспомнил, как он еще подумал: Если сейчасмне измерить давление, стрелку, наверное, зашкалит, — а потом вдруг успокоилсяи закричал, чтобы ему бросили сумку, а когда один из напарников хотел спрыгнутьк нему с сумкой, он так его выматерил и велел угребывать, что тот испугался, ивытаращился на него, как будто видел Джорджа Шейверса в первый раз в жизни, идействительно отгребнулся.

Джордж перетянул столько вен и артерий, сколько мог приданных обстоятельствах, а когда сердце пострадавшей бешено заколотилось, вкололей полную дозу дигиталина. Наконец прибыла кровь. Ее доставили копы. Вам нужноподнять ее, док? — спросил один, но Джордж ответил, что не сейчас, вколол ей ввену иглу и начал закачивать кровь, точно дозу какой-нибудь страждущейнаркоманке.

Потом он позволил поднять ее.

Потом ее повезли в больницу.

В машине она очнулась.

Тогда-то и начались странности.

3

Как только ее занесли в машину, Джордж вколол ей демерола —она начала шевелиться и слабо вскрикивать, — причем дозу такую, чтобы уж бытьуверенным, что она тихо-мирно доедет до «Сестер милосердия». Он был надевяносто процентов уверен, что она не умрет в дороге, но хирурги потребуютсясамые лучшие.

Однако веки женщины стали подергиваться, когда до больницыоставалось еще шесть кварталов. Она издала хриплый стон.

— Может, опять ее вырубить, док, — предложил один изфельдшеров.

Джордж едва ли осознал, что кто-то из среднего медперсоналавпервые снизошел до того, чтобы назвать его «док», а не Джордж, или, еще тогохуже, Джорджи.

— Ты что, рехнулся? Лучше не суйся, когда ни фига не знаешь!