Виктор отложил книжку и посмотрел на жену заинтересованно.

– Да, просьба, – повторила Тоня. –Пожалуйста, дай мне денег. Пять тысяч.

– Зачем? – удивился Виктор. Пять тысяч были длянего несерьезной суммой, но его заинтересовал сам факт того, что она вдругсупруге понадобилась.

Тоня замялась.

– Мне нужно, Вить. Я не хочу рассказывать.

– Но я вообще-то как-никак твой муж, и мне хотелось бызнать, для чего тебе деньги.

Такой ситуации Тоня не предвидела. Она полагала, что Викторпросто даст ей деньги, и все. Его любопытство застало ее врасплох.

– Мне нужно, для своих дел, – уклончиво ответилаона. – В конце концов, ты же сам говорил, что для тебя сто долларов – несумма.

– Да, но, во-первых, ты просишь больше. Во-вторых, этодля меня не сумма, а твои траты я приблизительно представляю, а потому и немогу понять, зачем тебе понадобилось столько денег.

Тоня совсем растерялась. В то же время в глубине ее душиначало подниматься какое-то неизвестное ей чувство, больше всего напоминавшеезлобу. Тоня постаралась подавить его и, подумав, рассудительно произнесла:

– Вить, я не собираюсь покупать наркотики иличто-нибудь в таком роде. Мне просто нужны деньги… для себя самой.

– Ты что, к стилисту собралась? Или какую-нибудь шмоткукупить?

Она помотала головой.

– Тогда зачем?

– Вить, я не могу тебе объяснить, – умоляющесказала она. – Поверь мне, пожалуйста: деньги мне очень нужны.

– Ты их собираешься кому-то в долг дать, что ли, я непонял?

– Да не собираюсь я никому ничего давать! Они мне самойнужны. Понимаешь, самой!

– Тонь, вот давай только на крик не будемсрываться, – покачал головой Виктор. – Подумай спокойно, и поймешь,почему я спрашиваю. Ты достаточно неопытный человек, вдруг кто-нибудь тебяобманул, а ты поверила и собираешься отдать деньги, которые я вообще-тозарабатываю нелегким трудом. А что, если тот человек тебя еще во что-нибудьвтянет? Я же о тебе забочусь…

Его голос обволакивал Тоню со всех сторон, и она в очереднойраз почувствовала себя дурой, потому что все, что он говорил, было абсолютнонеправильно, но ей нечего было ему возразить. Не говорить же, что не нужно оней заботиться! Виктор приведет тысячу причин, почему он так делает, и каждаябудет убедительна.

– Господи, да никому я ничего не собираюсьдавать! – не выдержала она. – Мне деньги на лечение нужны.

– На лечение? – удивился Виктор. – Ты же неездишь больше в центр. И с месячными у тебя все нормализовалось.

– Нет, дело не в этом….

Стараясь упоминать только самое главное и опускатьподробности, Тоня рассказала про визит к Антонине. Про то, чем визит был вызванэтот, она промолчала – упоминать Глафиру ей показалось как-то… кощунственно.Виктор сначала слушал ее нахмурившись, потом улыбнулся широкой улыбкой,откинулся на спинку дивана и пару раз похлопал в ладоши.

– Ты что? – не поняла Тоня.

– Себе, умному, аплодирую, – объяснилВиктор. – В который раз убеждаюсь, милая моя, что ты человек совершеннонаивный, неискушенный и любая шваль может из тебя веревки вить. Значит,резюмирую: ты перестаешь заниматься чушью – это раз. Денег тебе я, естественно,не дам – это два. И ты выливаешь ту ослиную мочу сейчас же в унитаз – это три.И, пожалуйста, больше такой ерундой не занимайся. Все-таки ты же не бабкаСтепанида, правда?

Он поднял с пола книжку и углубился в нее. Тоня осталасьсидеть, словно пришибленная.

– Ты не дашь мне денег? – переспросила она, словноне веря.

– На какую-то фигню? – поднял глаза Виктор. –Нет, не дам. Я тебе объяснил почему. Мне, разумеется, не жалко, но ты своемуорганизму ничего, кроме вреда, не причинишь.

Он опять уткнулся в книжку. Тоня встала и, ничего несоображая, вышла из комнаты. Она поняла хорошо только одно – платить ей забанку нечем и придется нести ее обратно, а сегодня она уже выпила столовуюложку с утра, на восходе. Но ведь месячные у нее теперь приходили вовремя, какобычно, и именно после того, как она начала пить настой. Значит, он помогает!

В каком-то отупении она вышла на крыльцо, но на улицеоказалось так темно и холодно, а ветер был таким пронизывающим, что она тотчасвернулась обратно. Оставаться в комнатах не хотелось, и Тоня поднималась навторой этаж, на мансарду, не задумываясь о том, что там пыльно и грязно. Онавключила свет в большой комнате, подняла валявшийся в углу стул и села на него.Что делать дальше, она не знала.

Настой ей необходим, Тоня это чувствовала. Говорить Викторупро интуицию было бесполезно, он бы только посмеялся. Убеждать – бессмысленно.Можно, конечно, попытаться занять деньги, а потом понемногу отдавать, нозанимать Тоне было не у кого. Родители жили бедно, братья зарабатывалиболее-менее неплохо, но не настолько, чтобы взять и выложить пять тысяч.

С опозданием она поняла, что ей нужно было просто соврать, иникаких сложностей с деньгами не возникло бы. Скажи она Виктору, что собираетсясходить с подружкой в кафе, он ни о чем бы не спросил! Господи, какая онаглупая! Тоня обхватила голову руками и замерла.

Вокруг нее были свалены вещи, закрытые пленкой, на которойлежал толстый слой пыли. Здесь, в мансарде, в щели задувал ветер, по комнатегуляли сквозняки, а тусклая лампочка светила так тоскливо, что Тоне сталоневмоготу. Она встала, выключила свет, на ощупь нашла стул и уселась обратно.Стало лучше.

Теперь дом словно нависал над ней, но это ее не пугало. Онне был ей враждебным, просто… просто пытался рассказать что-то, что моглауслышать только она сама. Какую-то историю… про ребятишек, которые жили здесь,смеялись и хулиганили, плакали и прятались в углах. Девочка носила маленькуюмалиновую кофточку, связанную, наверное, ее бабушкой, а когда она выросла,кофточку отложили на память в старый-старый комод. А мальчишки постоянно бегалив шортах. Летом. А зимой – в маленьких тулупах из овчины. Дом добротный, и егохозяева, наверное, могли одевать своих детей в тулупы из овчины. Они, конечно,дрались, те ребятишки, и любили кубарем слетать с лестницы. А потом они вырослии уехали… то есть умерли…

Тоня вздрогнула. Она почти уснула, пока сидела на стуле вбольшой темной комнате, заваленной старыми вещами, и слушала нашептываниястарого дома. Она почти уснула, и ей приснились какие-то незнакомые дети,бегавшие по его комнатам, и что-то еще, совсем уж непонятное. «Господи, что яделаю здесь? – ужаснулась Тоня. – Что я делаю здесь, в пустой темнойкомнате, в которой свищет ветер, в окружении старых, чужих вещей?»

«Ты здесь сидишь, потому что больше тебе некудаподаться, – ответила она сама себе, – потому что твой муж отказалсядать тебе денег на то, что ты считаешь нужным. Потому что его не интересуеттвое мнение. Потому что ты полностью от него зависишь». Тоня подняла голову иогляделась. Она прекрасно все видела в темноте, обступившей ее со всех сторон.Злость, которая пыталась всколыхнуться в ней раньше, теперь проснуласьокончательно. Что она делает? Сидит здесь и только что не плачет, что ей нехватило ума обмануть мужа! Как унизительно!