– Ты, Сань, как-нибудь договоришься, – мрачноответил Николай.

– Да ладно, чего такого? Ну нравится она тебе, и что,уж пошутить нельзя?

– Да не нравится! – повернул к брату покрасневшеелицо Николай. – А главное – шутки твои не нравятся!

Сашка хотел что-то ответить, но передумал. Провернув ещенесколько кусков, попросил:

– Слышь, Коль, ты бы глупостей не делал, а? Плюнь.

– Не делаю я ничего, – буркнул Колька.

– Вы тут о чем? – раздался голос от двери.

Юлька, уперев руки в бока, смотрела на братьев сподозрением.

– Чего ты не делаешь?

– Да ничего. Отвяжитесь вы от меня!

– Сань, что с ним, а?

– От соседки крыша съехала, – весело ответилСашка.

Колька сжал кулаки и сделал шаг к нему.

– Ты че несешь, блин?

– Да ладно, разве я не вижу…

– Коль, правда? – как-то растерянно спросилаЮлька. – Коленька, да ты что?

– А что?! Ну что?! Да, нравится она мне, и что такого?Красивая баба, вот и все.

Он разжал кулаки и вернулся к окну. Юлька села на табуретку,с жалостью глядя на брата, сказала тихо:

– Выкинь ты ее из головы. Вообще выкинь их всех.

– С чего вдруг? Может, она с мужем паршиво живет.

– Да тебе-то что? Коль, ты мне поверь, –проникновенно произнесла она, – от Витьки одна только беда всем.Понимаешь?

– А Витька тут вовсе ни при чем.

– Нет, Коленька, при чем. Это его жена. Так что забудьи думать про нее, хорошо? Хватит, что он мне жизнь покалечил, – совсемтихо прибавила она.

– Да брось ты, – обернулся к ней Николай. –Подумаешь, втюрилась в детстве. Уж сколько лет прошло!

– Да при чем тут втюрилась, Коль? – грустносказала Юлька.

– А чего?

Она помолчала, потерла лоб рукой. Сашка перестал крутитьсвое мясо и уставился на сестру.

– Эй, Юляш, а ну выкладывай!

– Что тут выкладывать, Сань, дело обычное. Он моимпервым мужчиной был, вот и все.

– Витька?! – ахнули братья в один голос.

– Не орите! – шикнула Юлька. – Ваську сВалькой разбудите, только уснули. Ну чего вылупились на меня? Сами сказали –сколько лет прошло!

Колька с Сашкой глядели на нее во все глаза.

– Юль, а как же твой Юрка? – спросил наконецСашка.

– А Юрка потому и ушел – простить мне не смог, что яего обманула. Говорил: сказала бы до свадьбы, так нашел бы себе другую,нетронутую. Сколько ни возвращался ко мне, а все же ушел. Я уж вам не говорила,а он ведь и руку на меня поднимал пару раз, как выпьет. И все добивался: скажи,кто да кто! А я молчала. Вот вам только сейчас и сказала. Так сколько водыутекло с тех пор! Но я к чему, Коль, говорю: забудь ты про них. Я вот к ним вгости не напрашиваюсь, в подруги не лезу, и ты так же делай. Что-то, смотрю, небольно-то Витька с женой нас и приглашают. А ты найди себе девушку нормальную иженись на ней.

Наступило молчание. Колька подошел к сестре, неловко положилруку ей на голову, взъерошил и без того лохматые волосы.

– Дуреха ты, дуреха, – с грустной улыбкой сказалон. – Иди-ка, котлеток нам нажарь. Мать уж уснула, поди.

Тетя Шура стояла за дверью, прижав руки к щекам. Услышавслова старшего сына, она бесшумно отошла и прокралась в комнату. Когда Юльказаглянула туда, мать безмятежно посапывала под пледом. Юлька ушла на кухню.Тетя Шура открыла глаза и уставилась в темноту…

Получилось так, что в субботу первым проснулся Виктор. Тоня,измотанная вчерашней сценой, крепко спала и не собиралась просыпаться. На улицебыло светло. «Уже десять? – удивился Виктор. – Ого, сильны же мыспать!»

Он оделся, вышел в кухню, вспомнил про неприятный разговори, хмыкнув, отсчитал десять тысяч. Налил воды и подошел с кружкой к окну. Деньобещал быть хорошим. Пожалуй, можно Тоньку и в Москву свозить, решилвыспавшийся, а потому пребывавший в хорошем настроении Виктор. Только диск надосунуть в бардачок, а то после забудем.

Виктор нашел в ящике среди купленных им недавно музыкальныхдисков один, с записями Армстронга, накинул в коридоре куртку, натянул сапоги ираспахнул внешнюю дверь.

И остановился, вначале даже не поняв, в чем дело, хотелчто-то удивленно спросить, но подавился первым же словом.

Напротив него, прислонившись спиной к стенке крыльца, сиделАркадий Леонидович. Черная щель рассекала его горло от уха до уха, и вся шея, иворотник свитера тоже были черные. Голубые глаза смотрели куда-то на ногиВиктора, а рот хирурга…

Виктор сглотнул и медленно опустился на корточки. ТеперьАркадий Леонидович смотрел прямо на него. Но самое страшное было не это. РотАркадия Леонидовича был растянут в разные стороны – так, что получаласьбессмысленная, глумливая усмешка, обнажавшая зубы. Нижняя губа треснула в двухместах, и на ранках застыла кровь. Не веря своим глазам, Виктор уставился нато, что заставляло труп оскаливаться.

Края губ Аркадия Леонидовича с двух сторон были прошитыгрубой белой ниткой. Виктор отчетливо видел проколы на белой, как бумага, коже.Нитки тянулись в разные стороны и заканчивались на мочках ушей, согнувшихся,словно лепесток цветка. Расширившимися глазами Виктор смотрел на человека,которому края губ оттянули в стороны, прошив, словно тряпку. Он протянулдрожащую руку и дотронулся до нитки с правой стороны. Чуть потянул, сам не знаязачем, и угол губы Аркадия Леонидовича послушно дернулся вслед за ниткой. Вследующую секунду раздался негромкий треск, и мочка уха разорвалась. Викторсжимал конец нитки, оставшейся у него в пальцах. Правый угол губы АркадияЛеонидовича сдвинулся, закрыв зубы, но односторонний оскал был еще страшнее.Виктор отбросил нитку, вскочил и метнулся в дом, захлопнув за собой дверь,закрыв ее дрожащими руками на засов, словно труп с прошитыми щеками мог встатьи пойти за ним. А Аркадий Леонидович остался смотреть мертвыми глазами прямоперед собой, и теперь было видно, что на его перекошенном лице застыл ужас.

Тоня сидела на стуле в углу кухни, вся сжавшись. Следовательнапротив нее заполнял на столе какие-то бланки, а в остальных комнатах слышалсяшум выдвигаемых ящиков, вытряхиваемых вещей, громких разговоров. Тоняпочувствовала запах дыма. Значит, кто-то закурил прямо в доме, поняла она. Ихотела встать, но ощутила, что у нее нет сил даже на это. По большому счету, ейбыло безразлично.

– Хозяйка, где у вас обувь хранится? – спросилзаглянувший в дверь молодой паренек лет двадцати.