Через два дня после разговора с Кротовым Маруську нашли вмусорном контейнере с перерезанным горлом. А на следующий день умер ототравления этиловым спиртом второй осведомитель, Гриня Голый, старый, матерый,но совершенно спившийся вор.

Никакой информации ни от Маруськи, ни от Грини ГологоКротов, разумеется, не получил. Глаз у него был козырной картой. Он идеальноподходил на роль осведомителя – умел везде быть незаметным, мог вытащить изсобеседника нужную информацию, как сам выражался, «под наркозом».Проговорившийся потом даже не мог вспомнить, о чем шел разговор и вообще с кемон беседовал.

Конечно, и Веню Селивестрова рано или поздно расколют. Нотолько бы не сейчас…

По условленному телефону Глаз позвонил через день и встречуназначил в такой же грязной пивной, только не у Цветного бульвара, а в районеТаганки. Он опять долго и жадно ел, на этот раз курицу-гриль. Потом закурилкротовскую сигарету.

– Повезло тебе, начальник, – Веня весело подмигнулединственным глазом, я ничего не спрашивал, даже наркоза не понадобилось.Просто постоял в сторонке при одном маленьком базаре, меня и не заметил никто.Заказчика твоего зовут Вейс. Только кликуха это или фамилия, я не понял. Слышь,начальник, может, будет с тебя? – жалобно, как нищий на паперти, заканючилГлаз. – Может, и так сойдет, без подробностей?

– Не сойдет. Выкладывай все, Веня, – строго сказал Кротов.

– Ой, ну стремные они, подробности, ну больно уж стремные.Да и не понял я скупым своим умишком.

– Ладно, Веня. Не прибедняйся. Вот выложишь все, как было, ирасстанемся с тобой по-хорошему. Будет это последняя моя просьба. Обещать,конечно, не могу, но шанс даю.

– А, ладно, гулять так гулять, – махнул рукой Веня, –слушай. Жмурик твой ни по какому ведомству не числится. Даже погоняла у негонет. Приблудный он фраерок. Но сшивался возле Колдуна. Зачем, не знаю, ноподсунул его Колдун Вейсу твоему вместо своего киллера. Был у него, у Колдуна,какой-то свой резон. Значит, денежки он взял с заказчика, все вперед, неполовину, причем по самому высокому тарифу. А жмурик твой возьми и лопухнись.Ну, Вейс само собой бабки назад захотел, заказ-то не выполнен. Тут ему колдуновскиеребята и стали туфту гнать, мол, заказ его был лажевый, с подставкой, они нанем лучшего человека потеряли, а, стало быть, денежки его – вроде откупного зажизнь их братана дорогого-любимого. Ох, ржали они, как Вейс этот уехал!Колдуна, конечно, там не было, только ребята его. Колдун Вейса этого не уважаетсовсем, пугает сильно и хочет выпотрошить да выбросить.

Тут Глаз скорчил смешную гримасу:

– Ой, пойду я, отолью, начальник. Пива много выпил.

Маленькая узкоплечая фигурка скрылась в закутке, вонь откоторого разливалась по всему залу пивной.

Прошло десять минут, потом пятнадцать.

Веня не появлялся. Подождав еще немного, Кротов встал и неспеша направился к закутку. Там была раковина со сломанной сушилкой и дведвери. На одной была изображена мужская голова в цилиндре, и внутри стоялагробовая тишина. Сергей слегка дернул дверь, она оказалась незапертой.

Под самым потолком было небольшое окошко, распахнутое вноябрьскую темноту. Выходило оно на задний двор пивной, и пролезть в него могтолько тощенький, узкоплечий Глаз, больше, наверное, никто. Осталось толькогадать, как он до окошка дотянулся.

«А ты у нас не только нарколог, но еще и акробат», –усмехнулся про себя Кротов.

Теперь с фотографией стало проясняться – а ведь именно ееналичие в кармане Бубенцова было самым веским доводом против возможностизаказного убийства. Кротов даже слегка зауважал хитреца Колдуна: мало того, чтоподменил своего киллера бывшим мужем, еще и фотографию подсунул, дляубедительности. Мол: в наше грубое время за деньги и в бывшую жену пальнутьможно, но уж с фотографией в кармане, за деньги точно никто палить не пойдет.Только страстный ревнивец – от чувств-с. Но это дело бесплатное, глубоколичное.

Разумеется, никаких отпечатков Колдуна, то бишь уголовногоавторитета Ивана Голованова, на фотографии не было. Он либо вообще к ней неприкасался, либо держал за края, как музыкальную пластинку.

Однако что могло связывать члена Союза писателей, авторавосьми книг, с уголовным авторитетом? Оказывается, многое. Голованов родился вТюмени, жил там до 1970-го. В том же городе, в том же доме, в квартире напротивпровел детство и отрочество писатель Бубенцов.

Как член творческого союза Бубенцов мог нигде не работать.Он и не работал. Между тем последняя его книга вышла в 1992-м. Если что ипубликовалось позже, то гонорары были копеечными. На что же жил писатель тригода?

Обыск в его квартире показал, что Бубенцов жил в достатке.Обстановку, конечно, нельзя было назвать роскошной, но денег она стоиланемалых. Между тем последняя его жена, девятнадцатилетняя глупенькая фифочка,вообще никогда нигде не работала, а в настоящее время сидела с маленьким ребенком.

Читая протокол ее допроса, который вел Сичкин, Сергейнаткнулся на слова: «Деньги, конечно, у нас были, но шуб и бриллиантов Юрочкамне не покупал. Говорил, что это опасно, что бандиты сразу видят, у когобриллианты, и берут на заметку. Вот года полтора назад нескольких нашихзнакомых обворовали, сейчас такое время ужасное…»

Кротов поднял архивы и выяснил, что действительно напротяжении полугода было обворовано семь писательских квартир и три дачи вПеределкине. Было это в 1994-м, квартиры – летом, дачи – зимой. Ворыдействовали тихо, аккуратно, ни одного трупа за собой не оставили, лишнего небрали, только драгоценности, деньги, мелкий антиквариат, полотна старыхмастеров. Даже беспорядка не делали – очень тактичные воры. Некоторыепотерпевшие были им искренне благодарны: не мучили, не убили никого, дверь несломали, дом не подожгли.

Ни одно из дел раскрыто так и не было. Районные следователиособенно и не старались – ни крови, ни следов, зацепиться не за что. В нашевремя горы трупов остаются нераскрытыми, а тут всего-навсего кражи.

Кротов решил, что с Ваней Головановым он еще успеетпообщаться. Главное сейчас – Вейс. Колдун вряд ли знает, где он.

* * *

С Арсением Верещагиным, прямым потомком известногохудожника-баталиста, Лена была знакома лет двадцать. Когда-то, в серединесемидесятых, он считался одним из некоронованных королей московскогоандерграунда. Его стихи ходили в списках «самиздата». В подвальных и чердачныхмастерских «левых» художников устраивались его сольные концерты, бархатнымбаритоном он пел под гитару свои песни, читал стихи.

Арсюша был красив, талантлив и нищ. Дома своего не имел, жилу какой-нибудь очередной жены или любовницы. Последняя жена, бойкаянаучно-техническая дамочка, увезла Верещагина в Америку. Но там его московскийбогемный блеск быстро померк, и она бросила его, как мальчика с пальчик, вдремучем лесу бруклинских кварталов.