– Я даю тебе последний шанс, Меланжель. Скажи нам,почему из всех вы выбрали Галена, и не один раз, а дважды – потому что я знаю,Кел заплатил феям-крошкам за то, чтобы они его изувечили. Почему для Кела такважно, чтобы Гален не оказался в моей постели? – Я велела Готорну немногоотодвинуться, чтобы она могла говорить, если пожелает.

– Я не предам своего господина, потому что я Келуприсягала. Я никогда не служила твоему слабовольному отцу.

Я ей сладко улыбнулась.

– Мой отец слишком велик, чтобы его память задевалибулавочные уколы. Ты не ответила на мой вопрос.

– Ни магией, ни пытками ты не заставишь меня позабытьмою верность. – Она бросила презрительный взгляд на Хафвин, склонившуюсянад раной Адайра.

– Айслинг, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобыподойти к нам на минутку?

– Это только царапина.

Будь он человеком, ему наложили бы не меньше десятка швов. Ябы такую рану царапиной не назвала, но это его дело. Он подошел к нам с мечомнаготове.

– Убери меч, Айслинг.

Он замешкался на миг, а потом убрал.

– Что тебе нужно от меня, принцесса, если не мой меч?

– Если ты покажешь свое лицо женщине-сидхе, она скажеттебе все, о чем ты спросишь?

– Ты хочешь, чтобы я ее околдовал и допросил?

– Да.

Глаза Меланжель слегка расширились.

– Я никогда не использовал свою власть таким образом.

– Но это получится?

Он подумал.

– Да.

– Тогда давай посмотрим, не заставит ли ее вожделениепозабыть о верности.

Я жестом велела стражу, охранявшему Канну, вторую женщину изгвардии Кела, повернуть ее лицом к стене. Догмэла уже ушла в дальний конецкоридора. Может, она и хранила верность господину, но не настолько, чтобыприсоединиться к связанным соратницам. И не настолько, чтобы попытаться ихзащитить. Интересно, что Меланжель и Канна разговаривали только с Хафвин, аДогмэлу будто вовсе не видели. Айслинг взялся руками за края вуали.

– Тебе тоже нужно отвернуться, принцесса.

Я кивнула и отошла на несколько шагов назад. Хотя, надосознаться, желание посмотреть ему в лицо было почти невыносимым. Посмотреть натакую красоту, что в нее влюбляешься с одного взгляда. На такую красоту, чторади нее можно предать все, что тебе дорого. Да, посмотреть очень хотелось.

Холод слишком хорошо меня знал. Он взял меня за локоть ипередвинул немного дальше за спину Айслинга. Глаза его смотрели на меняукоризненно, и я пожала плечами. А что тут скажешь?

Айслинг снял вуаль, но все, что я увидела, – это чтоволосы у него золотисто-желтые, как медовые струи, и сияют искорками, как и егокожа. Волосы были как-то хитро заплетены, так что казались много короче, чембыли на самом деле. Интересно, кто заплетает ему волосы, если никто не можетсмотреть ему в лицо?

– Она закрыла глаза, – сообщил Айслинг.

– Готорн, срежь ей веки. Потом отрастут.

Она поступила так, как я рассчитывала: при первомприкосновении ножа открыла глаза. Она моргнула, и Готорн убрал нож. Ее взгляддвигался вверх по телу Айслинга, словно притягиваемый магнитом. Я определила повыражению глаз момент, когда она увидела его лицо. Шок преобразил ее черты. Виду нее был испуганный, словно она смотрелане на изумительную красоту, а нажуткое уродство.

Готорн отвернулся. Лорд Киеран – тоже. Только Кристаллпродолжал смотреть в лицо Айслингу, не моргнув глазом. Он улыбался, словновидел что-то чудесное. Белоснежная кожа наполнилась сиянием, один этот взглядпробудил его магию. Только когда в его волосах радугами заиграли краски, онотвернулся, будто не в силах больше вынести такое зрелище.

Меланжель закричала, и это был вопль невозместимой утраты.Эхо крика затерялось в каменных стенах, и ее глаза наполнились... любовью.Адайр ошибался, это было не только вожделение. Ее глаза горели слепым обожаниемпервой подростковой любви или любви новобрачных в идеальный медовый месяц. Онасмотрела на Айслинга так, словно в нем для нее заключался целый мир.

Меланжель никогда не любила Айслинга и почти с ним необщалась. Сейчас же она смотрела на него, как цветы смотрят на солнце, и меняот этого затошнило. Мне не нравилась Меланжель, но это было... неправильно.Если от этого нет лекарства, то я совершила с ней нечто гораздо худшее, чем всепытки, какие я могла изобрести. Безнадежно, всепоглощающе любить того, кто тебяненавидит... Даже в Дантовом аду не было такого наказания для грешников.

Холод, видимо, это понимал, потому что поторопил Айслинга:

– Начни допрос.

– Почему вы напали на Галена?

– Чтобы его убить.

Может, она была не настолько околдована, как казалось.

– Почему вы хотели его убить?

– Потому что принц Кел не хочет, чтобы Мередит с нимспала.

– А почему он этого не хочет?

Меланжель с силой потрясла головой, словно надеяласьпрочистить мозги.

Айслинг опустился на колени, приблизив к ней лицо.

– Почему Кел хочет удалить Галена из постели Мередит?

Она зажмурилась.

– Нет, – прошептала она, – нет.

– Ты не сможешь изгнать меня из своей памяти,Меланжель. Ты меня увидела. Этого уже не изменить. – Это был всего лишьшепот, но он будто прополз по моей коже. Я задрожала – а ведь это былонаправлено не на меня!

Холод прошептал мне на ухо:

– Когда-то она владела сходными силами; она может бытьустойчива к его чарам.

– Она могла убивать прикосновением...

– А как заставить мужчину к себе прикоснуться? Заставивсебя пожелать.

Звучало логично, хотя Меланжель вообще-то хватило бы и однойкрасоты, без колдовских ухищрений.

Айслинг наклонился к ней, и я подумала, он ее поцелует, ноона попятилась назад, пока не натолкнулась на меч Готорна.

– Не трогай меня, – прошептала она.

– Ты сказала, что моя власть ослабела, Меланжель.Отчего же бояться моего прикосновения, если я – лишь призрак того, кем был?Почему Кел хочет убрать Галена из постели Мередит? – Он взял ее лицо владони, и она закричала, хоть и не от боли. – Я хочу испытать, чья магиясильнее, Меланжель, моя или твоя? – Он поцеловал ее – долго и страстно.

Холод напрягся всем телом. Что означало, что когда-топоцелуй Меланжель был опасен. Этого я не знала. По-настоящему опасен.

Айслинг отстранился. Лицо Меланжель было одурманеножеланием.

– Моя сладкая, скажи мне, почему Келу так не нравитсяприсутствие Галена в постели Мередит?