– Я помню свои обеты, девочка.

– Нет, Кураг, я не это имела в виду. Пусть сидхе и неприносят слухи в холмы гоблинов, но мы с тобой знаем, что у тебя найдутсядругие средства.

Я не сказала вслух, что малые фейри при дворе, из слуг и нетолько из них, поставляли сведения гоблинам, иногда за награду, иногда – радиощущения собственной власти. Мой отец дал слово никогда не выдавать системушпионажа Курага. Я таким обетом не была связана. Я могла бы выдать тайныгоблинов, но не делала этого.

– Говори все, принцесса, не играй со старым гоблином.

– Я сказала столько, сколько хотела сказать, Кураг,царь гоблинов.

Он громко выдохнул.

– Мерри, девочка моя, ты такая папина дочка! Я любилЭссуса больше всех прочих сидхе. Его смерть была огромной потерей для всего НеблагогоДвора, ибо он был истинным другом для многих.

– Эта похвала много значит в твоих устах, Кураг. –Я не поблагодарила его, потому что нельзя благодарить старых фейри. Кое-кто измолодых сейчас не обращает на это внимания, но запрет на слова благодарности –один из самых старых наших запретов, почти табу.

– Ты чтишь все клятвы, данные твоим отцом?

– Нет, с некоторыми я не согласна, а о некоторых незнаю.

– Я думал, он сказал тебе все, – заметил Кураг.

– Я уже не ребенок, Кураг. Я знаю, что у отца были своисекреты. Я была юна, когда он умер. Некоторые вещи я не была готова узнать.

– Ты так же мудра, как и соблазнительна, – до чегопечально. Порой я думаю, что лучше бы ты была чуточку поглупее. Я люблю, чтобыженщина была чуть меня поглупее.

– Кураг, ты по-прежнему неотразим.

Тут он засмеялся настоящим смехом, и это оказалось заразным.Я засмеялась вместе с ним, и когда его глаза уже исчезали с клинка, онпроизнес:

– Я подумаю о словах Мрака, и о твоих словах, и даже ословах твоего отца. Но ты должна по-настоящему напитать моего гоблина, иличерез три месяца я ничем не буду связан с тобой.

– Ты никогда не освободишься от меня, Кураг, до техпор, пока меня не трахнешь. По крайней мере так ты мне сказал, когда мне былошестнадцать.

Он снова засмеялся, но под конец сказал:

– Думал я раньше, что меньше будет риска, если тысогласишься стать моей царицей. А теперь я начинаю думать, что тебя лучшевообще ни к какому трону не подпускать – слишком ты опасна.

На пурпурных простынях Китто казался привидением. Лицо егобыло еще бледнее от черных кудрей. Веки то и дело приподымались, обнажая синевуглаз, затем смыкались снова, и глаза светились синяками из-под прозрачной кожи.

Я коснулась его голого плеча.

– Он все еще... почти прозрачен.

– Малые фейри истаивают истинно, – заметил Дойл.Он стоял рядом со мной у зеркального комода. Рис стоял у изножья кровати и тожесмотрел на гоблина.

– Он не способен на секс, что ни придумывай.

Я взглянула на стража. Он казался невеселым, может, дажевстревоженным, но и только.

– Ты не станешь возмущаться, если я разделю постель сгоблином?

– А это поможет? – спросил он.

– Нет, – ответила я.

Он выдал слабую версию своей обычной усмешки.

– Ну так мне стоит начинать искать положительныестороны. К тому же не думаю, что нужно волноваться насчет твоих скачек с нимэтой ночью. Того, что от него осталось, на это не хватит.

– Мерри должна разделить плоть с Китто, чтобы он пришелв себя, – сказал Дойл.

Я села на край постели, и Китто потянулся ко мне, как морепритягивается луной, и прильнул ко мне со вздохом, очень похожим на стон.

– Он не сможет меня укусить, пока он не в сознании.

– Направь на него силу, как ты сделала это склинком, – посоветовал Дойл. – Дай ему почувствовать тебя, какнедавно Курагу.

Я взглянула на маленького гоблина. Он как будто просто спал,но кожа у него все еще казалась странно тонкой, словно изношенной. Я погладилаего по плечу. Он изогнулся, придвинувшись ближе, но не очнулся.

Я наклонилась к нему, почти коснувшись губами плеча. Щиты яподняла машинально, как только прекратила разговор с Курагом. Защищаться былодля меня так же естественно, как дышать. Вот чтобы опустить щиты – требоваласьконцентрация. Я научилась пользоваться щитами примерно в то же время, что ичитать. Но это были не чары, это было и меньше, и больше. Ведьмы-люди называютэто "природной" или "естественной" магией: это такаяприродная способность, которой можно пользоваться без особой тренировки илиусилий.

Я вложила магию, вложила энергию в свое дыхание и дунула накожу Китто. При этом я пожелала, чтобы он очнулся, чтобы увидел меня.

Веки Китто затрепетали и распахнулись, и на этот раз он менядействительно увидел. Он прохрипел:

– Мерри.

Я улыбнулась ему, гладя завитушки волос у бледного лица.

– Да, Китто, это я.

Он нахмурился и поморщился, как от боли.

– Что со мной такое?

– Тебе нужно взять у меня плоти.

Он хмурился по-прежнему, будто не понимая.

Я сняла жакет и начала расстегивать блузку. Может, мнеудалось бы закатать рукав до плеча, но я не хотела запятнать кровью белуюткань. Бюстгальтер под блузкой тоже был белым, но я надеялась, что он уцелеет,если я поостерегусь.

Глаза Китто удивленно распахнулись.

– Плоти? – переспросил он.

– Оставь свою метку на моем теле, Китто.

– Мы говорили с Курагом, – пояснил Дойл. – Онсказал, что причина твоего недомогания – в том, что твоя отметина на Мерризажила. Ее энергия должна поддерживать тебя вдали от страны фейри, и потомутебе нужно снова разделить ее плоть.

Китто уставился на высокого темнокожего стража:

– Я не понимаю.

Я дотронулась до его лица, снова повернула его к себе:

– Разве это имеет значение? Разве что-нибудь имеетзначение, кроме аромата моей кожи?

Я поднесла запястье к его лицу и медленно повела рукой надгубами, то и дело к ним прикасаясь. Наконец я встала на колени у кровати, однойрукой придерживая голову Китто за затылок, так что его лицо было прямо над моейдругой рукой, чуть пониже плеча. Укус во время секса – это здорово, даже еслидо крови, но сейчас все было "насухую", и я не была к этому готова. Яожидала боли и потому предпочитала, чтобы укус пришелся куда-то в мягкие,"мясные" части.