Зверь допятился до огромной ямы, затем, я не поверил глазам,не отрывая от меня взгляда, вытянул назад одну заднюю лапу и попробовалпустоту. Убедившись, что там яма, внезапно рухнул туда всем телом.

Я сделал два быстрых шага вперед, зверь провалился в яму дошеи, дальше застрял, над поверхностью земли осталась только громадная голова.Мои руки сами взметнули мой трехручный, я сделал красивый размах…

…в последний момент удержал смертельный удар, призванныйотделить голову от шеи, воткнул острие в землю и смотрел, как зверь судорожнодергается, разгребая задними лапами неожиданно возникшее препятствие.

Из ушей моих словно вату выдернули, чуть не оглушили дикиекровожадные крики:

— Бей!

— Руби!

— Секи!

— Всего один удар!

Я оглянулся, ворон летает над головой, орет, сжимаеткрючковатые лапы, каркает так громко, что закаркивается, волк подбежал ко мне,весь трясется от боевого возбуждения, глаза полыхают таким огнем, что вот-вотвспыхнет окружающая среда, а там и четвергу достанется, даже королева сумелазаставить приблизиться свою трепещущую, как бабочка на ветру, лошадку, смотритто на зверя с ненавистью, то с недоумением на меня.

— Давай быстрее, — посоветовал я чудовищу, —желтая рыба… безногий червяк… А то мои приятели докажут тебе, что ноги — делооткидное…

Голова все опускалась, наконец оказалась ниже поверхности,ворон сел на край воронки, прокричал хрипло:

— Да бей же, не тяни!.. Вот именно сейчас…

— Что? — спросил я.

— Тот знаменитый удар острием точно в темечко!..

Простучали копыта, королева, бледная и все ещевздрагивающая, смотрит на меня с седла тревожными непонимающими глазами. Я самодовольноухмыльнулся, красиво и картинно выпятил мышцы. Пусть все говорят о непостижимойженской логике, но пусть поймут нашу мужскую!

Плоская голова с пульсирующим темечком, единственное место,не прикрытое костями и куда с такой легкостью войдет узкое лезвие меча, всеопускалась, даже волк не выдержал, сказал с мольбой:

— Он же уходит…

Я широко улыбнулся, эффектно вскинул меч, предварительноразвернувшись, дабы солнечные лучи обрисовали рельеф плечевого пояса, и опустиллезвие в узкую щель ножен. При этой постановке особенно эффектно смотрятсятрицепсы и косые мышцы, а широкие пластины груди приподнимаются и собираются втугие выпуклые шары.

Меч щелкнул рукоятью, войдя в ножны, я опустил руки иотыскал взглядом Рогача. Тот преспокойно щипал траву на обочине, абсолютноуверенный, что не понадобится с его сокрушительным рогом.

— Эй, — сказал я, — ко мне, жрун! Поехалидальше.

Ворон снова полетел высматривать дорогу с высоты, сераяволчья спина некоторое время скользила рядом, затем растворилась в кустах. Королевадолго держалась сзади, мы с Рогачом красиво несемся впереди, ветер треплет мневолосы, солнце играет на блестящем навершии рукояти меча, наконец копыта еелошадки застучали чаще, догнала, Рогач игриво пихнул ее лошадку боком.

— Зачем? — произнесла королева.

— Что? — переспросил я.

— Зачем вы это сделали?

Я принюхался, удивленно вскинул брови, поднял руки, понюхалпоочередно под мышками, взглянул на нее удивленно:

— Нигде не пахнет…

Она поморщилась:

— Не стройте из себя скомороха.

— Я просто не понял вопроса, — ответил яневинно-нахально.

— Я спросила, — повторила она, чуть повысивголос, — зачем вы отпустили это… это?

— А-а-а, — протянул я, — вы об этом… А чтонадо было сделать?

Она почти выкрикнула, сердясь:

— Конечно же, нанести разящий удар!

Я скривился в презрительной жалости врожденного аристократа,за которым гремит длинный хвост из сотен предков императорской крови и нет дажекоролишек:

— Эх, как же это заметно, что некоторые королевы совсемнедавно были пешками… Нет-нет, я ни на кого не указываю. Ни пальцем, нивзглядом, ни взмахом ресниц, а они у меня длинные и густые, как у моего коня,заметили?.. Ну как я могу ударить, а то и вообще — у меня язык неповорачивается сказать насчет лишения жизни — бедного подземного зверя, которыйнаверняка в Красной книге? Он только там и выжил, а на поверхности давноистребили всякие гады-люди. Я лучше бы прибил ту сволочь, что выгнала его изтеплой норы, раздразнила и заставила наброситься на первых же, кто попался наглаза. Нет в вас женственности, Ваше Величество!

Она вспыхнула, лицо пошло пятнами, но смолчала. Некотороевремя слышался только перестук копыт, наконец она произнесла, стараясь, чтобыэто звучало с прежним королевским холодком и отстраненностью:

— Не понимаю вас… варваров.

Я отмахнулся:

— И не надо, Ваше Величество. Плюньте в глаза тому, ктосказал вам, что вы умная. Брешут сволочи, обидеть хотят!.. У вас естьобязательные признаки красивой: мания величия и мания преследования. Умнымможет стать и простолюдин, а вот красивой надо родиться. Красота — от Бога!

Она презрительно фыркнула:

— Вы не понимаете, что такое быть королевой!

— Почему? — возразил я. — Достаточно просторасчесать волосы, помыть руки, почистить зубы, смачно пукнуть и высморкаться —вот и все, чтобы снова чувствовать себя королевой!

Она поморщилась:

— Чувствовать и быть — не одно и то же.

Я подумал, согласился:

— Пожалуй, вы правы, Ваше Величество. Но все-таки в этуночь я вам еще не поддамся.

Снова послышался фырк, на этот раз в мою сторонупрезрительно посмотрела ее лошадка. Королева же скачет молча, смотрит прямо,давая возможность любоваться ее точеным профилем. Я подумал, что, оказывается,женщины делятся не только на умных или красивых. Бывают еще и королевы.

— Ваше Величество! — крикнул я. — Беру своислова взад насчет неженственности!.. И вообще, дико извиняюсь! У вас сиськи —во!

Она не оглянулась, но, думаю, комплимент понравился.

* * *

Во все стороны простирается до горизонта зеленая равнина,разбегается, все это накрыто огромным синим куполом, яркое оранжевое солнце заставляетдышать чаще, глубже, радостнее, а грохот конских копыт резонирует с учащеннымиударами сердца.

В сотне шагов из зелени торчит красноватая скала, голая,безжизненная, а на самой вершине, как на постаменте памятника, красивыймускулистый варвар и юная нежная женщина с очень чистым, но суровым лицом,красиво вздувая мышцы, рубят воздух. Он — громадным топором, она — тонким синиммечом, похожим на длинную сосульку. Это было похоже на демонстрацию боевыхприемов, а также рекламу поднятия тяжестей, ибо все группы мышц у мужчиныработают, перекатываются, вздуваются, блестят, словно облитые оливковым маслом.