— Можем выбраться даже сейчас, — объясниля. — Эти твари боятся огня!

— А… кто там? — спросила она слабо.

Я отмахнулся:

— Жабокрокодилы не крупнее слонов. Ерунда с крыльями.

— Они даже с крыльями?

— Крыльев я не заметил, — признался я. — Этоя так на ходу рождаю метаста… в смысле, метафоры. Или афоризмы, что получится.

Она поморщилась, но не сказала, что у меня получилось, аволк спросил недовольно:

— Идти ночью?

— А что? — спросил я бодро. — Мы от тропыушли недалеко. Впрочем, а оно нам надо: выкалывать глаза в темноте? Утро вечерамудренее.

Королева подсела к огню ближе, плечи передернулись, сказалатоненьким пугливым голоском, будто вернулась в детство, когда страшишьсяопустить ноги с кровати, а то некто из-под ложа ухватит за щиколотку:

— Это слуги ненасытного Гакована… Их магия всесильна,она может сделать с человеком все… Потому и захватывают целые королевства…начиная вот так, сперва леса, овраги, глубокие омуты… Говорят, их чародействобессильно только перед еще более великим чародейством любви… Вот почему иногдаиз захваченных королевств приезжают благородные рыцари, уцелевшие, израненные вбоях, но не покорившиеся…

— Стоп-стоп, — прервал я. Сердце мое застучалогромче. — Отмотай назад, давай снова. Значит, магия действует не на всех?

— На всех, — возразила она. — Исключенийсовсем немного. Это люди, которые… чисты. Но даже чистых можно совратить,потому выстаивают только те, кто уже охвачен другим огнем. Понимаешь?

Я подумал, кивнул:

— Да, нам тогда ловить нечего. Вас, может быть, такаямагия и не тронет, вы же девственница, да?.. Ах да, простите великодушно! Ичего, я вот тоже не совсем девственник. И в карты играю. Правда, на компе,девок в стриппокере можно… гм… А меч, говорите, Ваше Величество, против магии —слабо?

— Даже стрелы, — сказала она, — противмогучего чародея ничто. Хотя мелкого, наверное, поразить можно. Чем он слабее,тем ближе должен подойти для совершения заклятий. Но все равно меч короче…

— Достану стрелами, — пообещал я. — Хотя имагия, гм, действует, как я думаю, только на интеллигентов. Они чувствительные.Помню, у нас один гипнотизер выступал, так загипнозил всех, кто книжки читает,а вот трактористов да слесарей — ни одного! Так что у меня есть шанс подойтивплотную и плюнуть в глаза. А потом и дать в этот лоб недрогнувшей рукой.

С другой стороны из-за высоких языков пламени послышалсяхрап. Волк бесстыдно спал, догоняя ворона. Королева сказала с виноватойулыбкой:

— Счастливые… Невинные дети!

— И вы спите, Ваша Королевскость, — предложиля, — а когда наступит это опасное время предутренья, лягу я. А вы, думаю,отобьетесь!

Она поморщилась, такого юмора не понимает, сказалавраждебно:

— Я не привыкла спать в таких условиях.

— А придется, — сказал я. — Нам еще ехать иехать. Это только первая наша ночь.

Я лег у костра, повернувшись к нему спиной, честнонастроился бдить, но заснул почти сразу же, как будто кто выключил свет у меняперед глазами.

* * *

Утром мы после короткого завтрака двинулись через лес.Королева выглядела измученной, невыспавшейся, лицо побледнело, хотя, когда я нарассвете открыл глаза, она крепко спала в опасной близости к прогорающемукостру, явно озябла и, не просыпаясь, придвигалась к теплу. И королеве не чуждтропизм, как всей юсовской экономике.

До полудня тянулась могучая дубовая роща. Затем пошел жидкийберезняк, сменился болотом, мы прошли по самой кромке, дальше смешанный лес,оборвался неожиданной пустошью, а дальше снова открытое пространство надесятки, если не сотни миль, далекие горы в стороне, а впереди все та жезеленая степь с редкими островками леса.

В степи мелкая сухая трава, с каждым шагом нас сильнееизжаривало на сковороде раскаленной земли под кроваво-красным солнцем. Землятоже красная, от копыт поднималась удушливая пыль, скоро мы все окрасились вкрасный цвет, а ворон выглядел летающим куском окровавленного мяса, но, правда,виной не пыль, а красные лучи, словно наступил ранний закат.

В западной части неба нависало тяжелое громадное имногоэтажное облако на полкупола, снизу угольно-черное, серое по краям иблистающее, как металлическая вата, сверху. Кое-где блеск превращался воранжевый огонь, словно там растекалось горящее масло. Я засмотрелся, по телупрошел трепет, даже я чувствую нечто особое, а что же говорить про остальных,куда более близких к природе, чем я, дитя асфальта?

Королева взглянула на меня с некоторым удивлением, с просилаязвительно:

— Что за восторг на челе? Неужели и варвары могутлюбоваться облаками?

— Лучшее, — ответил я, — что может предложитьприрода, — это женщины… так я думал. Теперь вижу, что возможности природыбезграничны.

Она нахмурилась, стараясь понять, спросила с подозрением:

— Это вы о каких возможностях?

— Красота требует жертв, — объяснил я, — и,глядя на нас, понимаешь, что немалых. А вот природа расточает красотыбесплатно.

Она нервно дернула плечиком:

— Подумаешь! Так же можно и с женщиной.

— Любить женщину за красоту, — сказал янравоучительно, — все равно что любить шоколад за обертку.

Она нахмурилась, демонстративно приотстала, но я потакать нестал, аллюр моего Рогача все тот же, а королева, любопытная, как белка, неутерпит, уже знаю, найдет предлог, чтобы догнать и прицепиться с какой-нибудьженской глупостью. Красота требует жертв, это аксиома, в основном эти жертвы —мужья, так что я могу спокойно встречать ее капризы, не муж, что значит, и нежертва.

Ворон полетал впереди, заскучал без общения, но мы скоролевой вроде бы заняты друг другом, прицепился к волку с вопросом, трудно лиему бывает заснуть, считая овец, все-таки волк, овцеед…

— У меня сон всегда крепкий, — прорычал волк набегу, — но чуткий. Тоже всегда.

Ворон распростер крылья, поймав теплые потоки над дорогой, ишел так на малой высоте, укрывая волка тенью широких крыльев.

— Да? А вот говорят, что с волками жить — по-волчьи выть,с лошадьми жить — по-лошиному ржать, а как насчет человеков?

Волк буркнул с достоинством:

— Я не обсуждаю качества своего сюзерена!

Ворон летел некоторое время молча, потом прокаркалзадумчиво:

— А вот одни говорят, что человека создал Творец,другие — что природа. Но самые мудрые объясняют, что совсем не важно, кто изних ошибается. Главная ошибка уже в самом создании человека.