Ему хотелось уехать из деревни как можноскорее, но пока не получалось: собравшаяся на похороны толпа запрудила улицу,неловко было проталкиваться с равнодушным, посторонним видом. С Дмитрием что-товдруг сделалось: чудилось, все смотрят с осуждением, не просто презирая –клеймя позором. Почему-то казалось, каждый знает, кто он, зачем приезжал сюда,почему спешит прочь… Глупости, конечно. И все же Дмитрий, чтобы не привлекать ксебе внимания, не сделал попытки выбраться из толпы, а двигался вместе с ней,невольно прислушивался к разговорам.

Постепенно он понял, что отнюдь не все вокругподавлены горем. И если жену погибшего еле-еле вели под руки, а дочка то и делозаходилась истерическим, беспомощным плачем, то две бабенки, бредущие сприлично-плаксивыми лицами слева от Дмитрия, непрестанно чесали языками, и поих репликам выходило, что покойный Мордюков чуть ли не по заслугам получил засвою непомерную жадность.

– Небось мало ему было, что на рынке за малинувзял, – бормотала уголком рта смуглянка в белом платке с крупными чернымигорошинами: вроде бы и траур, вроде бы и нет. – Еще и попутчиков подвез,будто не знает, какой нынче народ пошел. Никому нельзя верить!

– Милиция, говорят, узнала, что всю своюмалину он оптом продал какому-то кавказцу, – вторила, поджимая губы,сдобная молодка в синенькой веселенькой косыночке, наброшенной, видно,впопыхах, не к случаю. – Небось решил, что продешевил, ну и взялпопутного, а тот и…

– Серова, Климкова, что за разговоры! –шепотом прикрикнула на них сухощавая немолодая женщина с седым тугим кукишем назатылке, в сером пиджаке, наброшенном поверх серого платья и увешанноморденскими колодками. – Постыдились бы! О мертвых либо хорошо, либоничего!

– Да мы ничего, мы ничего, СерафимаНиколаевна, – тоненькими голосами забормотали женщины, вмиг превращаясь изнедобрых сплетниц в виноватых девчонок. – Мы больше не будем!

Седая старуха, в которой только слепой непризнал бы сельскую учительницу, погрозила им пальцем и пошла вперед. Перед нейвсе расступались. А Серова и Климкова, переглянувшись, скромно прыснули владошки, потом покосились на Дмитрия и, видимо, решив, что чужого можно нестесняться, снова взялись за свое.

– Между прочим, он и с рынка с кавказцемуехал, это Анискин Танюхе своей сказал, а она мне, – почти не разжимаягуб, процедил платочек в горошек. – Даже как бы словесный портретсоставили, но никто на Мытном его не опознал, того черного.

– Да они все, черные, друг за дружку стоят,как те Кавказские горы, – так же конспиративно прошипела синяякосыночка. – Как у себя дома, так глотки друг дружке резать, а как у нас,так все заодно против наших. А что еще Танюха Анискина говорила?

Платочек вдруг умолк, пихнул соседку в бок исделал плаксивое выражение лица. Мимо протиснулся кряжистый большерукий мужиклет сорока в светло-синей рубашке, липнущей к широкой спине темными пятнами. Наплечах рубашка была украшена капитанскими погонами. Под мышкой мужчина небрежнодержал милицейскую фуражку, сильно вытирал красное, распаренное лицо большимносовым платком и не обратил внимания на досужую болтовню бабенок.

«Ну да, – сообразил Дмитрий. –Анискин. «Деревенский детектив». Местный участковый, понятно».

Лысоватая макушка участкового скрыласьвпереди, и головы болтушек вновь прильнули друг к другу.

– Бабы с Мытного показания дали: мол, тот,кавказской национальности, с покойником рядились о цене полчаса, не меньше.Вроде бы как на тыще сошлись, – сообщил осведомленный платочек, на чтосиняя косыночка чуть ли не присвистнула недоверчиво.

– Ну, хватила! Ты ври, да знай меру! АлькаМордюкова мне сама говорила, что Вовка всего с тремя ящичками в тот день набазар и поехал. Вроде как «гигант розовый московский» повез. Ну и ломил же онза свою раннюю, могу себе представить! Но не на тыщу, это всяко.

– Ну, не знаю, – в сомнении поджал губкиплаточек. – Танюха Анискина так говорила: за тыщу сторговались!

«А может, и правда его фамилия Анискин? –прикинул Дмитрий. – Бывают же совпадения. Вот, к примеру, есть такойзнаменитый фехтовальщик по фамилии Кровопусков. Почему бы деревенскомуучастковому не быть Анискиным?»

Бабенки вдруг отшатнулись друг от дружки ичинно выпрямились. Так, Серафима Николаевна опять наводит порядок!

Шествие между тем замедлилось, а вскоре ивовсе приостановилось. Доскино – село небольшое, даже маленькое, можно сказать,и до крайней улицы дошли быстро. Здесь начинался заросший бережок, а заобмелевшей речкой, в роще, уже виднелись крашенные серебрянкой кресты и могилкипростенького кладбища. По обычаю, гроб поставили у околицы – чтобы покойникпростился с родным селом.

Дмитрий подумал, что пора бы ему и уходить.Здесь удобно свернуть в боковую улицу, чтобы не возвращаться опять мимоНечаевых.

Осторожно, за спинами собравшихся, он началвыбираться из толпы, как вдруг мрачное молчание было нарушено.

– Ой, папочка, родненький! – отчаянновзвыла голенастая девчонка в просторной черной кофте, явно с чужого плеча, ичерной кружевной шали, тоже чужой, слишком взрослой, нелепой для ее свежего,румяного личика. – Папулечка, любименький, ненаглядненький!

Она бросилась к закрытому гробу, вцепилась вкрышку, затрясла, ничего не соображая, ничего не видя в истерическом припадке.Посыпались в стороны цветы.

– Ой! О-е-ей!.. – высоко, однообразнозаголосила молодая еще женщина, тоже вся в черном, с такими же, как у девочки,рыжеватыми мягкими волосами. – Ой, Володенька! Ой, Вовочка!

Девочка вдруг перестала биться и тяжелонавалилась на гроб. Серафима Николаевна, на миг, как и все, оторопевшая,проворно протиснулась вперед и начала поднимать ее.

– Кузнецов, Липко, Савельев, а ну, возьмитеЖанночку, – громко приказала она. – Обморок у нее. Несите ко мне,нечего ей на кладбище делать, хватит, наплакалась! Маша Черепок, ты здесь?Маша! Сделай ей укол, чтоб заснула!

Она властно махнула рукой, и трое мужчин,среди которых был и участковый, понесли обеспамятевшую девочку к окраинномудому, с крыльца которого им приглашающе махала совсем уж старая старушка, какдве капли воды похожая на Серафиму Николаевну, только лет через двадцать. Вследза мужчинами бежала полная русоволосая женщина в криво застегнутом беломхалате, с маленьким медицинским саквояжиком в руках.