Маринке Рымниной суждено коротать время в одиночестве, онане только отвратительная дочь, вечно ругающаяся со своей матерью, не толькоплохая родительница, разрешающая Ваняше разгуливать по морозу в драныхботинках, она еще и на редкость бездарная хозяйка. Перед своим отъездом насвадьбу Рымнина сварила гречневую кашу и щедро угостила всех. Кажется, ядрицатот продукт, который испортить невозможно: сунула чистую крупу в кипящуюподсоленную воду и отправила на упревание. Но то, что оказалось у нас втарелках, походило на жидкий кисель с непонятным, отчего-то ржавым вкусом. Воти чайник у девушки смахивает на страшный сон. Я чиркала и чиркала автоподжигом,чувствуя, как в душе медленно разгорается костер злобы. Вот она, хваленаяимпортная техника! Хороша встроенная зажигалка! Сколько можно ждать!

Рассердившись окончательно, я отвернулась от горелок,нажимая одной рукой на кнопку, другой потянулась к кухонному шкафчику, и в этусамую секунду мне на голову упал потолок.

Лежа на полу я, разинув рот, наблюдала за происходящим. Вотжуткий чайник взлетает вверх, а потом, словно на реактивной тяге, несется кпротивоположной от плиты стене. Бум! Новенькие обои сруливаются и обваливаютсяна тщательно вымытый мною линолеум. С потолка дождем осыпаются белые куски,из-за роскошного «Индезита» вырывается столб оранжево-синего пламени, затемабсолютно бесшумно рушатся кухонные полки, в разные стороны разлетаются чашки,тарелки, блюдечки, мгновенно трансформирующиеся в обломки, и только потомраздается невероятный, густой звук: ба-ах!

Ленинид, словно подстреленный заяц, метнулся в коридор. Яхотела ухватить его за щиколотку, но не успела. Нога в старой, измазаннойкроссовке исчезла, словно капля воды на раскаленной сковородке.

Плохо понимая, что произошло, я отползла к входной двери изатрясла головой, пытаясь вытряхнуть из волос остатки Маринкиного сервиза. В туже секунду в прихожую влетели соседи. Иван Дмитриевич Минкин из шестьдесятпятой и Нина Михайловна Хрусталева из шестьдесят шестой квартиры.

– Что? – заорал Иван Дмитриевич, на ходу подтягиваяспадающие спортивные штаны. – Терроризьм настал? Гексоген подложили? У, Чечняпроклятая! Бежим, пока дом не рухнул! Давай, Маринка, хватай деньги идокументы, а ты, Нинка, чего рот разинула! Дуй вниз по лестнице, небось народуже во дворе стоит. Ну, Маринка…

И он принялся тянуть меня за руки. Я медленно встала. ИванДмитриевич милый, приветливый человек, но жуткий дурак. Он работал на эстраде,пел куплеты, которые в те времена назывались «На злобу дня». Профессия наложилана Ивана Дмитриевича свой отпечаток. У него очень развита речь, старичоксначала говорит, потом думает… Нет бы сообразить, что взрывчатку, как правило,помещают в подвале.

– Что за чушь ты несешь, – налетела на Минкина Хрусталева, –совсем из ума выжил! На Маринку Дундук покушался, жуткий человек.

Не переставая говорить, Нина Михайловна всунулась в кухню изапричитала:

– Ой, ой, все в клочки!

– Какой Дундук? – недоумевал Иван Дмитриевич.

– Господи, Ваня, – всплеснула руками соседка, – словно нанеобитаемом острове живешь! Весь дом гудит, а ты и не знаешь ничего! УМариночки новый жених, имени не знаю, кличут его Дундук или Байбак, ну,неважно! Другое интересно, парень богатый, на таком джипе к подъезду подруливает!У него павильоны на нашем рынке.

– У джипа? – разинул рот плохо соображающий Иван Дмитриевич.

– Ваня!!! Нет, конечно, у этого Дундука или Байбака, вотконкуренты и решили избавиться от мужчины, а Маринке досталось. Ох, зря ты,детка, с ним связалась. Кстати, – наклонилась ко мне Нина Михайловна, – детка,как его все же звать, Дундук или Байбак?

Я смахнула с лица волосы.

– Не знаю, первый раз про такого слышу.

– Ой, Виолочка! – изумилась Хрусталева. – А Маринка где?

– На свадьбу укатила.

– Да? А ты что тут делаешь?

– Полы мыла, – сдуру ляпнула я и тут же пожалела осказанном, потому что в глазах Нины Михайловны, нашей главной подъезднойсплетницы, заметалось нечто, похожее на радость, и она с плохо скрываемым восторгомспросила:

– Что, Олега выгнали с работы?

– Нет, конечно.

– Тогда с чего ты в поломойки к Марине нанялась?

Я хотела уже пуститься в объяснения, но тут в квартируворвались Ленинид с огнетушителем, Тамарочка с ведром воды и Ванька,вооруженный большим пластмассовым пистолетом.

– Всем стоять, руки за голову! – заорал малыш. ИванДмитриевич побелел.

– Нина, я же говорил, что это чеченский налет, а ты неверила!

– Ваня, не идиотничай! – взвилась Хрусталева. Она мигомвыхватила у мальчишки из рук оружие и отвесила Ваняше подзатыльник.

– А-а-а, – зарыдал мальчуган.

– Не смейте бить ребенка, – рассердилась я.

– Это исчадие ада, – закричала в ответ Нина Михайловна, –несчастье всей лестничной площадки! Кто мне дверь ножиком изрезал?

– А зачем ты сказала в лифте, что моя мама б…, – кинулся ватаку Ваняша, – сама такая!

– Все равно не смейте бить ребенка!

– Да его мать проститутка, пробы ставить негде, а бабка –воровка. Ее тут весь район знает, она пивом в ларьке торговала и вечнонедоливала, – сообщила Хрусталева.

Ваняша изловчился и долбанул ногой по коленке НиныМихайловны.

– Ах ты дрянь! – взлетела на струе злобы сплетница исхватила мальчишку за руку.

Я рванула Ваньку к себе, раздался нечеловеческий крик. Этоорала Нина Михайловна.

– Господи боже… помогите, о! Нет!

Мы с Иваном Дмитриевичем уставились на Хрусталеву. Честноговоря, зрелище было жутким. Толстыми, сарделеобразными пальцами, унизаннымизолотыми перстнями, Нина Михайловна сжимала оторванную окровавленную детскуюручонку, вернее, кисть мальчика. Я отпустила Ваньку, и он мигом испарился.Дальнейшее помнится смутно. Хрусталева сначала визжала на такой ноте, которуюне издать и певцу Витасу. Мигом в прихожей скопились почти все обитатели дома.Ленинид орудовал огнетушителем в кухне. Томочка брызгала водой на Хрусталеву,но та обрушилась на пол и затихла. Все принялись размахивать руками и даватьсоветы:

– Пожар тушите!

– Дайте ей понюхать нашатырь!

– Мальчишку ищите, кровью изойдет.

– Как это она так оторвала?