– Хорошо, – согласился я. – На редколлегии иобсудим. Мне понравилась сама идея. Спасибо, Светик!

Она кисло улыбнулась, предпочитает быть не Светиком, аСветланой Омельченко, я взялся за ручку двери, но не успел потянуть на себя,из-за поворота вышли Лукошин и Белович. Лукошин горячится, размахивает руками,я видел, как морщится аккуратист Белович, отстраняется, стараясь делать этонезаметно, вдруг да Лукошин забрызгает с головы до ног слюной. Белович доперехода к нам занимался разработкой каких-то систем на молекулярном уровне,там не погорячишься, наука не терпит суеты и эмоций… Вообще политика вся отначала и до конца подвержена влиянию человеческих эмоций, далеко не всегдаидущих от коры головного мозга, гораздо чаще – от спинного. Все влияет насуждения в области политики: воспитание в детстве, окружение дома и на работе,увиденная толпа кавказцев на улице, повышение или понижение на службе…

Я вздохнул, сам из стаза ученых, люблю ясность, но какраз политику алгеброй не проверишь. Это чуть ли не единственное, чем занимаетсячеловек, что в такой мере подвержено сиюминутному влиянию, переменчивости.Каждый из нас занимается политикой, хочет этого или нет. Даже пьяненькиемужички на детской площадке – занимаются политикой, разница между ними илидерами крупных партий лишь в степени влияния. Единственное, что надостараться делать всегда, – соблюдать беспристрастность… хотя это инедостижимо. Достижимо разве что, хоть и крайне трудно, оценивать случившеесябез предвзятости.

Да, повторил я себе, без предвзятости, хотя это оченьтрудно. Это в науке правильный результат всегда один, остальные –неверные. В политике даже честные люди отстаивают ту или иную концепцию,когда она выдвинута их партией, но яростно набрасываются на нее же, если еепредлагает противник. И не всегда потому, что «грязные политики», зачастуюте же самые тезисы у противника звучат совсем иначе…

Белович наконец сумел освободиться, улизнул, пустившись покоридору чуть ли не вприпрыжку, а Лукошин ухватил за рукав проходившего мимоВолодю Гвоздева, верстальщика из команды Лысенко, стал объяснять ему, все также размахивая руками и багровея лицом. Гвоздев, просто недалекий малый, хоть ипрекрасный работник, горбился, пугливо поглядывал по сторонам, пыталсяотстраниться, но Лукошин держал крепко. Я вспомнил, что во всех партиях, как вдвижениях и сектах, самые невежественные – обязательно самыецелеустремленные и фанатичные.

Мне еще предстоит с ними столкнуться на выборах, Лукошинсформировал большую группу таких же фанатичных сторонников поисков древнихрусичей на просторах Малой Азии, в древней Европе и даже по ту сторону океана,куда, оказывается, еще раньше викингов заплывали русские поморы и создали тамрусское государство, по ошибке называемое цивилизацией инков и майя.

– Нет-нет, – сказал я быстро, когда Лукошин обратилгорящий взор в мою сторону, – меня ждет Власов, архисрочное дело-с!

Власов склонился над бумагами, от двери я увидел толькоплотные и жесткие, как у лесного волка, но совершенно белые волосы.Власов – руководитель тоже европейского типа, как и Белович с Бронштейном,хотя по возрасту старше обоих, вместе взятых, однако сразу видно, что все-такиевропеец в духе а-ля рюс, что значит, евразиец: справа монитор, слева коробкакомпьютера, сам же с огромным брюхом теснится между ними с россыпью бумаг, гдеповерх дымится ароматным паром вместительная чашка с кофе, коричневые круговыеследы на всех документах, там же телефон, похожий на старинный калькулятор, икалькулятор, смахивающий на компьютер будущего. Везде разбросаны разноцветныелисточки с нацарапанными указаниями себе не забыть: сделать, позвонить,принять, напомнить, проверить, сделать к такому-то числу. Эти листочкиприклеены на видных местах, но в хаосе бумаг их не очень-то и заметно.

Кучи карандашей и авторучек, часть выглядывает изстаканчика, но куда больше раскатилось по столу, прячутся под бумагами, подобноминам, да и срабатывают как мины, когда Власов торопливо ставит чашку с кофе настол и хватает трубку трезвонящего телефона. У него лицо законченногонеудачника, как у Джорджа Вашингтона на долларовой купюре. Однако, как у первогоамериканского президента, так и у Власова, обманчивое выражение, а проистекаетвсего лишь потому, что Власов видит дальше других и за первыми победными шагамиобычно рассматривает массу трудностей, которых еще не заметили соратники.

Он поднял голову, на лице выражение вселенской скорби, как уослика Иа. Он настолько похож на Расула Гамзатова, что однажды в книжноммагазине раздавал автографы. По­казалось проще отвязаться, чем объяснять, чтоне Гамзатов. Впрочем, он повыше Гамзатова, да и брюхо побольше, выпирает так,что сразу видно – большой начальник, очень большой, вечный номенклатурныйработник…

Кто так сказал бы, не ошибся: Власов всю жизнь состоял вноменклатуре, начиная еще с комсомольской юности, за долгую жизнь побывал идиректором бани, и начальником главка, руководил леспромхозом в Коми АССР,ловил рыбу в Тихом океане, отвечал за исход битвы за урожай на Кубани исоздавал на базе укрупненных колхозов совнархозы, а потом, после брежневскогопереворота, сам же распускал свой совнархоз и снова восстанавливал колхозы исовхозы. В то время он уже был на партийной работе. К слову сказать, налюбой работе он справлялся вполне успешно, ни одного срыва, и только нежеланиеподлаживаться под вышестоящих не позволило ему вскарабкаться на самые высокиеступеньки власти.

Сейчас этот семидесятилетний государственный муж у нас впартии. Его огромный опыт и знание людей служат делу и приносят пользу, но яеще никогда не видел, чтобы с его лица полностью исчезла эта мировая скорбь.Даже когда улыбается, видно, что улыбка только сейчас, а вообще-то, ребята, намне до смеха, разве не видите?

Он взглянул с подозрением.

– Ты чего такой затравленный? Уже по своему учреждениюпередвигаешься перебежками?

– Подсмотрел?

Он хмыкнул с превосходством старого опытного волка надмолодым волчонком.

– А иначе нельзя. Все руководители так начинают. Естьтолько два пути: или прятаться от подчиненных, или делать так, чтобы самиразбегались.

Я пожал ему руку, кивнул на загроможденный стол.

– Зачем тебе факс? Да еще такой допотопный! Столько местазанимает!

Он проворчал уязвленно:

– Да я им пользуюсь же…

– Не позорь движение, – посоветовал я. – Ты бы ещеямщиков завел! Все давно перешли на емэйлы, электронные подписи,видеоконференции. Не делай из нас посмешище.

Он скривился.

– Мы по имиджу должны быть консерваторами!

– Почему?

Он сдвинул плечами.

– Не знаю. Но так принято.

– Плюнь, – посоветовал я. – Мало ли что кем-токогда-то для кого-то принято. Обнови технику. Мы небогатая организация, но выделенкау нас пашет неплохо. Почему не пользуешься?