Это не просто взаимное чувство единения. И не простонаслаждение живущим рядом с тобой существом, твоим порождением и твоейнадеждой. Это и есть то, что называется высшей формой любви. Отдать себя безостатка другому человеку, жить ради него. Жить его интересами, его заботами,осознавая, что никогда не получишь благодарности, даже подобной силы ответногочувства.

Несчастье, случившееся с Ингой, наложило сильный отпечатокна ее отца. В молодости он работал в Индии горным инженером, и некоторые врачиутверждали, что проказа могла быть занесена оттуда, из этой страны. И хотя всеанализы отца, добровольно подвергнувшего себя этим мучительным процедурам,заканчивались получением отрицательного результата, тем не менее в душе онсчитал себя главным виновником трагедии, случившейся с дочерью.

В больнице отец лежал неподвижно на кровати, ни с кем неразговаривая, не замечая суетившихся вокруг него врачей, безучастный уже ко всемуслучившемуся. Может, он чувствовал покорную готовность своей жены пойти накомпромисс, отправив его любимицу, его старшую дочь в лепрозорий. В то место,откуда никто и никогда не возвращался. В реальный земной ад, созданный поневедомым ему космическим законам совсем рядом с их городом.

А может, у него просто кончился запас физических сил, и онвдруг ясно представил, что больше не сможет зарабатывать необходимую длялечения дочери сумму денег. Или еще хуже — он вдруг осознал, что развивающаясяболезнь уже никогда не покинет тело его дочери. И тогда он решил умереть. Он иумер, ровно через тридцать три дня после того, как попал в больницу. Ипоследними его словами было имя любимой дочери, с которой так несправедливообошлась судьба.

Похороны были многолюдными. Отца знали и любили в городемногие. В их городе полагалось отмечать четверги. Это был обязательный ритуалдля мусульман, но живущие в городе евреи, русские, армяне, грузины, немцы,поляки — представители различных конфессий и вер — строго придерживались этогосвоеобразного ритуала, словно позволявшего всем объединиться в едином порывеперед постигшим семью большим горем.

В такие четверги Инга старалась не появляться на людях,сидела в своей комнате. Она не плакала. Собственное горе уже давно ожесточилодушу до пределов возможного. Она стала вспыльчивой и нервной. Теперь, запираясьпо четвергам в своей комнате, она рассматривала старые фотографии своего отца.Еще молодого и красивого. Еще ничего не подозревающего. Она обратила внимание,что на всех фотографиях рядом с ней он держал ее за руку, словно боялся, чтодаже неведомый фотограф посмеет отбить у него дочь, которую он так нежно любил.

Сорок дней, которые по традиции отмечались поездкой накладбище и поминовением усопшего, пролетели как единый миг. Нужно было учитьсяжить заново, без отца. Это оказалось труднее, чем они себе представляли.Намного труднее. Лекарства дорожали с каждым днем, а на пенсию матери, ушедшейс работы два года назад из-за Инги, их почти невозможно было покупать.

Начали возникать проблемы и с младшей сестрой. Онасобиралась замуж, а по строгим обычаям восточного города мать невесты обязанабыла обеспечить ее хорошим приданым — обязательной посудой, постельнымипринадлежностями, по возможности, даже хорошей мебелью. Мать ни разу непожаловалась, словно боясь потревожить тень отца. Но когда из дома сталиисчезать вещи, Инга поняла, что решение нужно принимать ей самой.

И тогда она опять заговорила о лепрозории. И снова мать нестала ее слушать. Через неделю Инга попыталась возобновить разговор, но матьотказалась говорить на эту тему. Через месяц младшая сестра сообщила, что к нимдолжны прийти родители жениха, который сделал ей предложение. И тогда Ингаснова подняла вопрос о лепрозории. И встретила в этот раз понимание несчастнойматери, вдруг четко осознавшей, что старшую дочь она уже не спасет, но этоможет отразиться и на младшей. Женщины иногда бывают и расчетливыми, когда речьидет об их собственных детях. К этому времени из-за постоянного нервногонапряжения, вызванного болезнью дочери и смертью мужа, мать превратилась виздерганную истеричку со сломанными нервами.

Так Инга оказалась в Умбаки, куда попадали толькообреченные, только те, у кого уже не было ни единого шанса отсюда выбраться.Вокруг не было заборов или специальных ограждений. Не было постов охраны, небыло никаких внешних ограничений. Но закрытая дверь была в душе каждого изприехавших сюда. А приросшая к левой кисти черная перчатка была своеобразнойметкой, навсегда исключившей Ингу из той, прежней жизни.

В больницу ее привез дядя Володя, старший брат матери. Онбыл офицером, бывшим военным летчиком, и мать доверила ему эту тяжкую миссию.Она просто побоялась, что в последний момент сорвется и не позволит своейстаршей дочери остаться в этом чудовищном месте. Она просто испугалась,понимая, что дальше так продолжаться не может, и не решаясь в этом признатьсядаже самой себе.

День своего прибытия в Умбаки Инга запомнила надолго. Этобыл по-своему самый знаменательный день в ее жизни. Это был день, ставшийРубежом. Словно дядя выполнил роль Харона, перевозчика мертвых душ, перевозя еечерез реку Забвения. На той стороне осталась вся ее жизнь, которая, заисключением последних двух лет, была столь приятной и счастливой. На тойстороне остались близкие, знакомые, родные, мать, сестра, умерший отец. Напрежней стороне остались подруги, переставшие к ней заходить после того, какслух о ее страшной болезни распространился по институту. На этой стороне отнынебыл Лепрозорий, место, где она должна была обитать, приговоренная кпожизненному наказанию. И она знала, что здесь она проведет всю свою оставшуюсяжизнь. Может, поэтому она так запомнила этот день приезда.

На этот раз приехало сразу два автомобиля. Один изпрокуратуры, со следователем и старшим помощником прокурора. Другой израйотдела, в котором прибыли срочно вызванный из города судмедэксперт, инспекторуголовного розыска, фотограф и местный участковый Гуламов, на территориикоторого и случилось происшествие.

Приехавшие сюда были очень недовольны этим вызовом. Онизнали, что находится в Умбаки, и потому держались с большой опаской, стараясьни к чему не прикасаться. Даже стоящий несколько в стороне с дымящейсясигаретой в зубах главврач наводил на них ужас. Им, конечно, было известно, чтоболезнь не передается воздушно-капельным путем. Но они также знали, что один издесяти тысяч может заразиться именно таким путем. И каждый боялся быть именнотаким «десятитысячником».

Судмедэксперт, много раз осматривавший трупы, и топоморщился, когда, надев перчатки, перевернул убитого на живот. Уже никакихсомнений не было. Вся задняя часть головы убитого была разбита, словно егоударили чем-то тяжелым. Главный врач и старшая медсестра Бармина безучастноследили за действиями приехавших, не пытаясь им помочь. Они знали, как боятсялюди любого, даже случайного прикосновения кого-либо из обитателей Умбаки. Неважно,был ли это больной, житель поселка или врач.