Да, я понимал.

– Почему бы тебе все это не объяснить твоей девушке? –продолжал уже спокойно отец.

– То есть спросить Софию, могу ли я?… – Я запнулся.

Старик энергично закивал:

– Вот-вот. Я же не прошу тебя втираться туда и шпионить безее ведома. Послушаешь, что она тебе на это скажет.

Вот как получилось, что на следующий день я покатил состаршим инспектором Тавернером и сержантом Лэмом в Суинли Дин.

Проехав чуть подальше площадки для гольфа, мы очутились увъезда в поместье, где, как мне казалось, до войны красовались внушительноговида ворота. Патриотизм или безжалостная реквизиция смели их долой. Мы проехалипо длинной извилистой аллее, обсаженной рододендронами, и оказались награвийной площадке перед домом.

Дом являл собой невероятное зрелище! Почему его назвали «Трифронтона»? «Одиннадцать фронтонов» подошло бы ему гораздо больше! Вид у негобыл какой-то странный, я бы сказал, перекошенный, и я быстро догадался –почему. Построен он был как загородный коттедж, но коттедж, несоразмерноразбухший и поэтому утративший правильные пропорции. Перед нами был типичныйстаринный дом, с косыми планками и выступающими фронтонами, но только страшноразросшийся. Мы словно смотрели на загородный домик сквозь гигантскоеувеличительное стекло – скрюченный домишко, выросший, как гриб за ночь!

Мне кое-что стало яснее: дом воплощал представлениегрека-ресторатора о типично английском. Он был задуман как дом англичанина. Нотолько размером с замок! У меня промелькнула мысль – а как относилась к немупервая миссис Леонидис. С ней, скорее всего, не советовались и чертежей непоказывали. Вероятнее всего, это был маленький сюрприз ее экзотическогосупруга. Интересно, содрогнулась она при виде этого дома или улыбнулась?

Но жилось ей тут, во всяком случае, счастливо.

– Немного угнетает, правда? – произнес инспектор Тавернер. –Хозяин достраивал его постепенно и, по существу, сделал из него трисамостоятельных дома – с кухнями и со всем прочим. Внутри все на высшем уровне– как в роскошном отеле.

Из парадной двери вышла София. Без шляпы, в зеленой блузке,в твидовой юбке. Увидев меня, она остановилась как вкопанная.

– Ты? – воскликнула она.

– София, мне надо с тобой поговорить. Куда бы нам пойти?

На миг мне показалось, что она сейчас откажется, но онасказала: «Сюда», и мы пошли с ней через лужайку. С площадки для гольфа номеродин открывался дивный вид – поросший соснами склон холма и дальше – сельскийландшафт в неясной дымке.

София привела меня в садик с альпийскими горками,выглядевший несколько заброшенным, и мы уселись на очень неудобную, грубуюдеревянную скамью.

– Ну? – спросила она.

Тон не обнадеживал. Но я все-таки изложил идею до конца.

Она слушала внимательно. Лицо ее почти ничего не выражало,но когда я наконец закончил, она вздохнула. Глубоко вздохнула.

– Твой отец, – сказала она, – очень умный человек.

– Да, мой старик не лишен достоинств. Идея, конечно,никудышная.

– Нет, нет, – прервала она меня, – совсем не никудышная.Пожалуй, это единственное, что может сработать. Твой отец, Чарльз, очень точноугадал, о чем думаю я. Он лучше понимает меня, чем ты.

И с неожиданной, какой-то отчаянной горячностью она ударилакулаком одной руки по ладони другой.

– Мне нужна правда. Я хочу знать!

– Из-за нас с тобой? Но, любовь моя, ведь…

– Не только из-за нас, Чарльз. Речь идет еще о моем душевномспокойствии. Видишь ли, Чарльз, я вчера вечером не сказала главного… Я боюсь.

– Боишься?

– Да, боюсь, боюсь, боюсь. Полиция считает, твой отецсчитает, все считают… что это Бренда.

– Но вероятность…

– Да, да, это вполне вероятно. Вполне правдоподобно. Нокогда я говорю: «Наверное, его убила Бренда», то сознаю, что я хочу, чтобы этобыло так. Но, понимаешь, на самом деле я так не думаю.

– Не думаешь? – медленно переспросил я.

– Я не знаю, что думать. Ты услышал нашу историю со стороны,как я и хотела. Теперь я покажу тебе все изнутри. Мне просто кажется, чтоБренда не тот тип человека, что она не способна на поступок, который можетнавлечь на нее опасность. Она для этого слишком заботится о себе.

– А как насчет ее молодого человека? Лоуренса Брауна?

– Лоуренс настоящая овца. У него не хватило бы пороху.

– Неизвестно.

– Вот именно. Мы ведь ничего не знаем наверняка. Я хочусказать, люди способны на любые неожиданные поступки. Ты составил о ком-тоопределенное мнение, и вдруг оно оказывается абсолютно неверным. Не всегда – ноне так уж и редко. И все-таки Бренда… – София тряхнула головой. – Она всегдавела себя в соответствии со своей натурой, а это было бы так не похоже на нее.Она то, что я называю: женщина гаремного типа. Любит сидеть и ничего не делать,любит сладкое, красивые платья, драгоценности, любит читать дешевые романы иходить в кино. И, как ни странно это может показаться, если вспомнить, что дедубыло восемьдесят семь лет, она, по-моему, была от него без ума. В нем ощущаласьсила, энергия. Мне кажется, он давал женщине почувствовать себя королевой…фавориткой султана. Я думаю и всегда думала, что благодаря ему Брендапочувствовала себя волнующей романтической особой. Всю свою жизнь он умелобращаться с женщинами, а это своего рода искусство, и с возрастом оно неутрачивается.

Я оставил на время тему Бренды и вернулся к встревожившейменя фразе Софии:

– Почему ты сказала, что боишься?

София слегка передернулась и сжала руки.

– Потому что так оно и есть, – тихо ответила она. – Оченьважно, Чарльз, чтобы ты меня понял. Видишь ли, мы очень странная семья… Вкаждом из нас сидит жестокость… причем совершенно разного свойства. Вот это ивызывает тревогу: то, что она разная.

Должно быть, на моем лице она прочла непонимание. Онапродолжала более настойчиво:

– Сейчас я постараюсь выразить свою мысль яснее. Возьмем,например, дедушку. Один раз он рассказывал нам про свое детство в Смирне имимоходом, как будто так и надо, помянул, что пырнул ножом двоих. Какая-тоуличная ссора, кто-то его смертельно оскорбил – точно не знаю, но все, чтопроизошло, для него было совершенно естественно. И он, в сущности, забыл про туисторию. Но, согласись, услышать о таком поступке в Англии и совершенно междупрочим – довольно дико.