– Стало быть, никто в особенности от его смерти не выигрывает?

Она бросила на меня непонятный взгляд.

– Почему же? Все получат еще больше денег. Но они могли быих получить и так, стоило попросить у отца.

– А у вас есть догадка, кто отравил его, мисс де Хевиленд?

Ответ был вполне в ее характере:

– Ни малейшей. И мне это очень не нравится. Не слишкомприятно думать, что по дому шатается Борджиа.[3] Полагаю, полиция припишетубийство бедной Бренде.

– А вы считаете, что они будут не правы?

– Ничего не могу сказать. Мне лично она всегда казалась удивительноглупой заурядной особой и весьма склонной к соблюдению условностей. Наотравительницу, с моей точки зрения, не похожа. Но в конце концов, еслидвадцатичетырехлетняя женщина выходит замуж за старика под восемьдесят, всякомуясно, что вышла она ради денег. В другом случае она могла рассчитывать на то,что очень скоро станет богатой вдовой. Но Аристид был поразительно живуч.Диабет его не усиливался. Он свободно мог прожить до ста. Вероятно, она усталаждать…

– И в этом случае… – начал я и остановился.

– В этом случае, – живо подхватила мисс де Хевиленд, – всебыло бы более или менее спокойно. Огласка, конечно, вещь неприятная… Но, вконце концов, она не из нашей семьи.

– И других предположений у вас нет?

– Какие могут быть другие предположения?

Я задумался. У меня родилось подозрение, что в голове подмятой фетровой шляпой скрываются недоступные мне мысли. И что, несмотря наотрывистую, почти бессвязную манеру говорить, ясно, что там совершается работавесьма проницательного ума. На мгновение мне даже подумалось, не отравила лиАристида Леонидиса она сама…

Что ж, ничего невозможного в этом не было. Я никак не могзабыть, с какой мстительностью она вдавила каблуком в землю вьюнок.

Мне вспомнилось слово, которое употребила София: жестокость.

Я украдкой бросил взгляд на Эдит де Хевиленд.

Будь у нее основательная причина… Но какую причину Эдит деХевиленд могла бы счесть основательной? Чтобы ответить на этот вопрос, я долженбыл знать ее лучше.

Парадная дверь была не заперта. Мы прошли в на редкостьпросторный холл. Обставлен он был почти строго: полированный темный дуб исверкающая медь. В дальней части холла, где полагалось быть лестнице, мы вместоэтого увидели белую стену, обшитую панелью с дверью посередине.

– Там часть дома, принадлежащая моему зятю, – пояснила миссде Хевиленд. – В нижнем этаже живут Филип с Магдой.

Мы вошли в дверь слева и оказались в большой гостиной.Бледно-голубые стены с панелями, мебель, обитая тяжелой парчой, буквально накаждом столике и по стенам стояли и висели фотографии и рисованные портретыактеров, балерин, сцены из спектаклей и эскизы декораций. Над камином висели«Балерины» Дега. Комната утопала в цветах, повсюду стояли гигантские коричневыехризантемы и громадные вазы с гвоздиками.

– Вы, вероятно, хотите видеть Филипа? – сказала мисс деХевиленд.

Хотел ли я? Не знаю. Когда я ехал сюда, я хотел видетьтолько Софию, и я ее повидал. Она решительно одобрила план старика, но теперьона пропала из виду и, наверное, звонит по телефону насчет рыбы, не дав мненикаких указаний – как себя вести. В каком качестве предстать перед ФилипомЛеонидисом? Как молодой человек, ищущий руки его дочери, или просто какзнакомый, зашедший в дом случайно (и именно в такой неподходящий момент!), илиже как сотрудник полиции?

Мисс де Хевиленд не дала мне времени на размышление. Да этои не был вопрос, скорее, утверждение. Мисс де Хевиленд, судя по всему, большебыла склонна утверждать, а не вопрошать.

– Пойдем к нему в библиотеку, – распорядилась она.

Она вывела меня из гостиной, мы прошли коридором еще доодной двери и очутились в большом, сплошь заставленном книгами кабинете. Книгине только заполняли полки, доходившие до потолка, но лежали на стульях и столахи даже на полу. И несмотря на это, впечатления беспорядка не оставалось.

В комнате царил холод. И отсутствовал какой-то запах –какой, я не мог сразу определить, хотя почему-то ждал его. Здесь пахло книжнойпылью и немного воском. Через минуту я понял, чего мне тут не хватало –табачного запаха. Филип Леонидис не курил.

При нашем появлении он встал из-за стола – высокий,удивительно красивый мужчина лет пятидесяти. До сих пор все так подчеркивалиуродливость Аристида Леонидиса, что я почему-то ожидал увидеть уродливого сына.И уж во всяком случае, я никак не был готов к такому совершенству черт: прямойнос, безупречный контур лица, светлые тронутые сединой волосы, откинутые назадс прекрасного лба.

– Это Чарльз Хейворд, Филип, – сказала Эдит де Хевиленд.

– Здравствуйте.

Невозможно было догадаться, слыхал он уже обо мне или нет.Протянутая рука была холодна как лед. На лице читалось полное безразличие. Язанервничал. Он стоял и терпеливо, безучастно ждал.

– Где эти кошмарные полицейские? – требовательным тономспросила мисс де Хевиленд. – Заходили они сюда?

– Старший инспектор… – Филип взглянул на лежавшую перед нимна столе карточку, – Тавернер, очевидно, скоро зайдет побеседовать.

– Где он сейчас?

– Не имею представления, тетя Эдит. Наверное, наверху.

– У Бренды.

– Право, не знаю.

Глядя на Филипа Леонидиса, трудно было себе представить, чтогде-то неподалеку произошло убийство.

– Магда встала?

– Не знаю. Обычно она раньше одиннадцати не встает.

– Очень похоже на нее, – проворчала Эдит де Хевиленд.

Похоже было также, что именно миссис Магде Леонидиспринадлежал высокий голос, который что-то быстро тараторил и по мереприближения становился все громче. Дверь за моей спиной распахнулась, и вкабинет вошла женщина. Не знаю уж, каким образом, но создалось впечатление,будто в комнату вошла не одна, а три женщины.

Она курила сигарету в длинном мундштуке, другой рукойподбирая длинное атласное неглиже персикового цвета. Золотисто-каштановыеволосы каскадом ниспадали ей на спину. Лицо казалось ошеломляюще голым – такоевпечатление производят в наши дни лица женщин без косметики. Глаза былиголубые, огромные. Она буквально сыпала словами, произнося их с отличнойдикцией очень приятным с хрипотцой голосом.