– И поэтому сумел перелить содержимое пузырька с глазнымикаплями в пузырек из-под инсулина. Вам действительно это кажетсяправдоподобным, мистер Леонидис?

Филип не ответил. Лицо его окончательно превратилось внепроницаемую маску.

Тавернер продолжал:

– Пустой пузырек из-под глазных капель мы нашли в мусорномящике. Никаких отпечатков пальцев, что уже само по себе любопытно. Они должныбыли быть – вашего отца, либо жены, либо слуги…

Филип поднял глаза:

– Слуги? В самом деле, а это не может быть Джонсон?

– Вы предлагаете Джонсона в качестве преступника? Конечно, унего была благоприятная возможность. Но что касается мотива, то тут делообстоит совсем не так просто. Отец ваш имел обыкновение выплачивать емуежегодно премию, и с каждым годом премия возрастала. Ваш отец четко объяснилему, что делает это взамен суммы, которую иначе оставил бы по завещанию.Сейчас, после семилетней службы, премия достигла уже солидной суммы и возрослабы еще. Так что интересы Джонсона требовали, чтобы ваш отец жил как можнодольше. Более того, они были в прекрасных отношениях, прежний послужной списокДжонсона безупречен – квалифицированный преданный камердинер. – Старшийинспектор помолчал. – Нет, мы не подозреваем Джонсона.

Филип ответил невыразительным «понимаю».

– А теперь, мистер Леонидис, может быть, вы дадите мнеподробный отчет о своих передвижениях в день смерти вашего отца?

– Безусловно, инспектор. Весь тот день я провел в этойкомнате, исключая, естественно, время принятия пищи.

– Виделись ли вы в тот день с отцом?

– Я зашел к нему, как обычно, поздороваться после завтрака.

– Вы были с ним наедине?

– В комнате находилась моя… э-э-э… мачеха.

– Он вел себя как обычно?

В тоне Филипа на этот раз просквозила ирония:

– По-моему, непохоже было, что он предвидел свою смерть отруки убийцы.

– Часть дома, занимаемая вашим отцом, полностью отделена отэтих помещений?

– Да, попасть туда можно только одним путем – через дверь вхолле.

– Дверь обычно заперта?

– Нет.

– И никогда не запирается?

– Я никогда не видел ее запертой.

– Любой может передвигаться по дому, переходя из одной частив другую?

– Конечно. Они были разделены только с точки зрения удобствадомашних.

– Как вы узнали о смерти отца?

– Мой брат Роджер, занимающий западное крыло верхнего этажа,прибежал с известием, что у отца сердечный приступ, он задыхается, ему явноплохо.

– И как вы поступили?

– Я позвонил доктору, чего до меня никто не подумал сделать.Доктора не было, и я попросил передать ему, чтобы он приехал как можно скорее.Затем я поднялся наверх.

– А дальше?

– Отец очень плохо себя чувствовал. Он умер до приездаврача.

В голосе не слышалось волнения. Филип просто констатировалфакт.

– Где находились в то время остальные члены семьи?

– Жена была в Лондоне. Она вскоре вернулась. София, мнекажется, тоже отсутствовала. Младшие, Юстас и Жозефина, были дома.

– Надеюсь, вы поймете меня правильно, мистер Леонидис, еслия спрошу – каким образом смерть отца повлияет на ваше финансовое положение?

– Я понимаю ваше желание знать все детали. Отец сделал наснезависимыми в финансовом отношении много лет назад. Брата он утвердилпредседателем и главным пайщиком фирмы ресторанных услуг – своей самой крупнойкомпании. Он поручил управление целиком брату. Мне он дал то, что считал равнойдолей. Реально, думаю, примерно сто пятьдесят тысяч фунтов в ценных бумагах изаймах – с тем чтобы я мог распоряжаться капиталом по своему усмотрению. Онположил также очень щедрые суммы на имя моих двух сестер. Обе они уже умерли.

– Но сам он оставался так же богат?

– Нет, за собой он сохранил сравнительно скромный доход. Онговорил, что это будет для него стимулом к жизни, но с тех пор, – впервыеслабая улыбка тронула губы Филипа, – в результате различных операций отецсделался еще богаче, чем прежде.

– Вы с братом поселились в его доме. Это не было следствиемкаких-либо… финансовых затруднений?

– Нет, конечно. Просто так было удобнее. Отец не разговорил, что мы в любой момент можем поселиться вместе с ним. По разнымсемейным обстоятельствам так было удобнее. Кроме того, – добавил Филип,подумав, – я был очень привязан к отцу. Я переехал сюда с семьей в тысячадевятьсот тридцать седьмом году. Арендной платы я не вношу, но плачу свою долюналогов.

– А ваш брат?

– Брат переехал сюда после того, как его дом в Лондонеразбомбило в тысяча девятьсот сорок третьем году.

– Хорошо, мистер Леонидис, а имеете ли вы представление отом, каковы завещательные распоряжения вашего отца?

– Совершенно четкое представление. Отец сделал новоезавещание в тысяча девятьсот сорок шестом году. Скрытность не была емусвойственна. У него было обостренное чувство семьи. Он собрал семейный совет,на котором также присутствовал его нотариус, по просьбе отца объявивший условиязавещания. Вам, вероятно, они известны. А если нет, мистер Гейтскил вас, безсомнения, с ними ознакомит. Приблизительно так: сумма в сто тысяч, неподлежащая налогу, отходила моей мачехе, в дополнение к весьма щедрой сумме всоответствии с брачным договором. Остальное поделено на три части: одна мне,одна брату, третья – под опекой – троим внукам. Состояние огромное, но и налогна наследство, разумеется, будет велик.

– Завещано ли что-нибудь слугам или на благотворительныецели?

– Ничего не завещано. Жалованье прислуге увеличивалосьежегодно, пока они оставались в его услужении.

– А вы… извините мой вопрос… вы сами не нуждаетесь вналичных деньгах, мистер Леонидис?

– Подоходный налог, как вы знаете, инспектор, весьмавнушителен, но моего дохода вполне хватает на наши с женой нужды. Более того,отец часто делал нам всем очень щедрые подарки, и, возникни какая-нибудьэкстренная необходимость, он немедленно пришел бы на помощь. Заверяю вас,инспектор, – заключил он холодным тоном, отчеканивая слова, – у меня не былофинансовой причины желать смерти моему отцу.