…Глаза его так сверкнули, лицо отразило такое торжество, чтоМарина подумала: явись перед Сименсом сейчас настоящая ведьма с какой-нибудьместной Лысой горы – всклокоченная, полунагая, верхом на черном коте или вовсена метле, со всеми необходимыми колдовскими амулетами вроде драконьих зубов,совиных когтей, змеиной кожи и прочего, – он едва ли испытал бы большийвосторг, чем при виде этой куколки, проткнутой булавками.

– Вот как! – хрипло изрек он. – Давно, ох какдавно я этого не видел! Я знал, что в округе появилась ведьма: миледипредупреждала меня об этом.

Он отвесил полупоклон в сторону Марины, а Джессикауставилась на нее в полном изумлении.

– Ты знала о ведьме?! Да как же возможно такое?

– Сударыни, для слов сейчас не время, – весьманепочтительно перебил ее Сименс, но в голосе его звучала такая торжественность,что девушки сами поглядели на него с почтением. – Я должен немедленносвершить здесь некоторые обряды.

Сименс выхватил из кармана черный платок и бросил его такловко, что он совершенно закрыл куклу, а затем охотник на ведьм поднял то идругое с полу, но особенным образом: повернувшись к черному пятну спиной и просунувправую руку за колено левой ноги.

То ли оттого, что Марина увлеклась разглядыванием пируэта,проделанного Сименсом с ловкостью, поразительной в его массивном теле, носвидетельствующей о немаленькой сноровке; то ли оттого, что кукла была теперьнадежно завернута, – но она ощутила некоторое облегчение и смогла дажеулыбнуться Джессике, которая тоже выдавила некое бледное подобие улыбки.

Сименс направился было к двери, но тотчас обернулся:

– Что же вы стоите, сударыни? Вам надобно уйти отсюда, аледи Марион вообще нельзя здесь оставаться нынче ночью, когда начнется охота наведьму. Я отведу вас в одну из гостевых комнат и велю немедленно разжечь тамкамин.

– Да, – поежилась Марина, – уж пожалуйста,охотьтесь на эту злодейку без меня.

– Но, наверное, следует предупредить милорда Десмонда, а токак-то неловко, что мы распоряжаемся без его ведома, – сказала Джессика –и даже отпрянула, так грозно навис над ней Сименс.

– Никто ничего не должен знать! Никто, ни один человек!Иначе ведьма здесь больше не появится.

– Вы собираетесь ее здесь стеречь? – робко осведомиласьМарина. – Всю ночь?

– Нет, миледи, – тихо сказал Сименс. – Eсть другоесредство узнать, кто она.

– Да, узнайте, узнайте поскорее, а то я просто умираю отлюбопытства! – хихикнула Марина – вернее, попыталась хихикнуть, но изгорла вырвался какой-то жалобный писк. Под напускной бравадою она тщиласьсокрыть страшные догадки, так и раздиравшие разум: кто? кто мог это сделать?Кому до такой степени она опостылела, что ее обрекли на смерть, запродав радиэтого душу черной нечистой силе? Без участия диавола такие дела не делаются.Так кто же не убоялся пагубного союза с врагом рода человеческого, лишь быизвести внезапно объявившуюся в замке «русскую кузину»?..

Чем дольше размышляла Марина, тем более отчетливовырисовывались в ее уме два образа. Женщина и мужчина. О женщине ей было дажевспомнить противно. А при одной только мысли о том, что именно этот мужчинажелает ей смерти, Марина и впрямь хотела умереть.

– …Ну и как вам понравилась Флора? – обернулась в седлеДжессика.

Марина глянула недоверчиво: неужто Джессика наконец-тонарушила молчание, в которое они были погружены уже добрый час, пока их конидвигались медленным шагом, лишь изредка пускаясь ленивой рысцою? Марина хотьлюбовалась окрестностями, а Джессика как уставилась на гриву своей лошади, едваони сели в седла, так и не подняла глаз до этой минуты. Конечно, ей было о чемподумать…

– Она довольно мила, – отозвалась Марина, не покрививдушой. – По-моему, очень добрая.

Серые глаза, пухленькое бело-румяное личико, льняныекудряшки, своевольно выбивающиеся из-под чепца, пышный, но ладный стан, ловкиедвижения, ослепительная улыбка розового, как мальва, рта – все это и впрямьлучилось добротой.

С одного взгляда Марине стало понятно, почему Джаспер –желчный, измученный, озлобленный, недоверчивый – так привязан к Флоре. От неетак и веяло спокойствием и надежностью, а взор небольших, но очень красивыхсерых глаз, обрамленных кудрявыми ресничками, источал поистине материнское теплои ласку. При этом Флора выглядела гораздо моложе своих тридцати лет (ведь онабыла молочной сестрой, а значит, и ровесницей покойного Алистера). Домик еетоже был премиленький: скромный, правда, но добротный, весь обвитый плетьмивьющихся роз и вечнозеленым плющом. Во дворике стоял колодец с колесом. Вкухне, куда мельком, не сдержав любопытства, заглянула Марина, царилаошеломляющая чистота. На полу ни пятнышка, котелки, кастрюльки, блюда, чашки –все бело, все светло, все в удивительном порядке. Каминные уголья пылали вбольшом очаге и своим розовым огнем манили приблизиться и согреться. В комнатетоже горел камин: видно было, что Флоре не приходится считать каждое пенни,чтобы купить дров!

У огня сидела пухленькая старушка и пряла шерсть на своей ручнойпрялочке, то и дело клюя носом, встряхивая головой, снова берясь за работу – иснова придремывая. Pядом стояла низкая широкая корзинка, в которой лежаликлубочки шерстяных ниток самых разных цветов и разных размеров. Один из них былбольше всех остальных, напоминал голубую кошку, лежащую в окружении голубых,белых, розовых и серых котят. Центром же этого несколько игрушечногокоролевства добрых фей была, несомненно, детская кроватка под розовым кружевнымпологом, там и сям украшенным атласными бантиками: еще одно свидетельствопрочного и постоянного благосостояния дома. И одеяльце, и простынки, иподушечки – все было новенькое, из дорогой ткани, заботливо сшитое.

– Сударыни? – Флора встретила неожиданных гостий, неверя своим глазам. – Какая честь! Миледи, прошу к камину. Согрейтесь,отдохните… Отведайте матушкиного сидра!

Она кивнула в сторону огня. Старушка, дремавшая в кресле,внезапно встрепенулась, вскинула голову и, отбросив прялку, принялась слихорадочной поспешностью наматывать нитки на самый большой клубок, делая«кошку» баснословно толстой. «Котята» меж тем худели.

Девушки не успели и слова сказать, как хозяйка исчезла,чтобы через минуту вернуться с кувшинчиком прекрасного сидра. От него исходилживой яблочный дух, и Марина, прижмурив глаза, закачала головой отудовольствия: почудилось вдруг, что очутилась на зимней веранде, где вБахметеве хранили яблоки. Весь год хранилище было пропитано этим чудеснымсладким ароматом.