Марина поглядела в ее тоскливые глаза, потом перевела взглядна бьющуюся Агнесс, которую доволокли уже почти до самой воды, – и страхоледенил ее сердце. Но было что-то превыше страха, нечто неопределимое простымисловами – гордость? злость? – и это заставило ее быстро шепнуть Джессике:

– Скачи за подмогой. Приведи Десмонда, Джаспера, когоугодно! А я задержу их. Они не посмеют убить меня!

Джессика смотрела непонимающе, и тогда Марина, сорвавперчатку, свистнула в два пальца – и оба коня взвились на дыбы, словно поняв ееприказ. Они запрядали ушами, заржали, а потом ринулись в разные стороны, какстрелы, выпущенные из луков.

Рыжая лошадка Джессики поскакала по тропе, ведущей к замку,а гнедой Марины понесся к реке.

Веткой с нее сорвало шляпу, туго закрученная коса больностукнула по спине, но Марина едва ли заметила это: конь во весь опор промчалсяс обрыва, чудом не выбросив ее из седла и не сломав себе ноги, и стал, весьдрожа от напряжения, между рекой и мужчинами в белом, которые подтащили черноетело к самой воде, и его уже лизали волны.

Марина соскочила наземь и, путаясь в дурацком хвостеамазонки, кинулась к Агнесс, лежавшей лицом вниз. Сорвав другую перчатку, вмигразвязала узел на ее затылке и, рывком приподняв, посадила, чтобы та моглавздохнуть.

Лицо Агнесс было сплошь залеплено песком, и Марина, смахнувжелто-серую массу, едва не зарыдала, увидев, как безобразно исцарапано и избитоэто хорошенькое, смуглое личико, которое она когда-то люто ненавидела, а сейчасс трудом могла вспомнить – за что.

Агнесс была в обмороке. Голова ее тяжело упала на плечоМарины, и она даже не вздрогнула, когда Марина закричала что было силы:

– Остановитесь! Не троньте ее!

После мгновенного замешательства вперед шагнул высокий мужчина,и, хотя лицо его было закрыто, по голосу, властному, твердому, Марина сразуузнала Сименса:

– Прошу вас удалиться, миледи. Мы все сделаем сами.

– Ничего вы ей не сделаете, – яростно выдохнулаМарина. – Только развяжете руки и отпустите.

– Она ведьма, миледи, – качнул капюшоном Сименс. –Вы это и сами знаете.

– Ничего я не знаю! – вскричала Марина. – Я простонаговорила вам, что в голову взбрело, а вы и поверили! Все это сущая чепуха – ипро мак, и про жабу, и куклу… куклу я тоже сделала сама! – выкрикнула она,с радостью обвинив себя в том, что только что, высказанное Джессикой,показалось ей чудовищно оскорбительным.

Белые балахоны, окружавшие Сименса, взволнованнозаколыхались, подались было к Марине, однако предводитель остановил их одниммановением руки.

– Вы лжете сейчас, миледи, и сами знаете, что лжете, –сказал он терпеливо и даже печально. – Жаба, кукла – это одно, это лишьподозрения, но как быть вот с этим доказательством?

Эффектным движением он выхватил из-под плаща какой-топредмет. Это была туфля: изящная кожаная туфелька со сбившимся каблучком.

– Все было так, как вы говорили, миледи! – провозгласилСименс. – Ведьму никто не видел, но один след она все-таки оставила нарассыпанном маке. След вот этой туфли! – И он торжествующе воздел сие страшноеи глупое доказательство в воздух, после чего вся белая братия тоже возделаруки.

«Она слишком изящна для горничной, – подумалаозабоченно Марина как о чем-то существенно важном, – эту туфельку непостеснялась бы носить и леди. Откуда у нее могли быть такие туфли? Ну конечно,Десмонд подарил!»

Эта мысль вызвала в сердце лишь слабый отзвук прежнейревности, и Марина, встрепенувшись, воскликнула:

– Если у вас нет жалости, побойтесь хотя бы сэра Десмонда!Он не простит вам, если вы убьете Агнесс!

– Когда бог наделяет нас своим божественным прозрением,никто не смеет становиться на нашем пути, лорд он или простойкрестьянин, – высокомерно усмехнулся Сименс. – Отойдите, миледи!

– Миледи? – вдруг подал голос один из его свиты. –Ты называешь ее миледи, брат?! Неужто ты ослеп? Она примчалась на черном коне,одетая в черное, чтобы спасти свою пособницу! Сдается мне, что сегодня нампредстоит испытать не одну женщину, а двоих!

Он близко наклонился к Марине и, улыбаясь со злобностьюпоистине адской, проскрежетал, обдавая ее зловонным дыханием:

– Ты и не подозревал, что ведьмы могут иметь такоеангельское обличье? Но вспомни, брат, как бывают коварны злые духи!

– Вы тут все с ума сошли! – закричала Марина, с силойотталкивая эту мерзость, но в голосе ее звучал страх, а лицо, она чувствовала,стало белей, чем стена. – Говорю вам, ни я, ни Агнесс – не ведьмы!

– Это мы узнаем очень скоро! – пролаял обвинитель, нототчас осекся, когда рука Сименса легла на его плечо.

– Угомонись, брат, – мрачно сказал Сименс. –Держись подальше от леди. У нас есть дела поважнее! – Он дал знак двуммужчинам, стоявшим рядом. В то же мгновение один схватил Марину за локти и свелих за ее спиной с такой силой, что она взвыла от боли:

– Отпустите! Да чтоб вам всем провалиться! Чтоб вам всем обезножеть!

Тотчас тяжелая потная ладонь запечатала ей рот, и Мариназамерла, чувствуя, что, если рванется, руки ее будут выломлены из суставов.

Второй пособник Сименса тем временем выхватил нож исноровистым движением разрезал веревки, опутывавшие Агнесс. Две пощечиныпривели девушку в чувство. Она застонала, пошевелилась, пытаясь встать. Человекв балахоне вздернул ее на ноги и держал так некоторое время, пока Агнесс неутвердилась на ногах, не обтерла лицо рукавом и не глянула вокруг осмысленнымвзором.

Первой она увидела Марину: с заломленными за спину руками,растрепанными волосами, едва ли не стоящую на коленях, с зажатым ртом, – иМарине почудилось, что она бредит, потому что глаза Агнесс при виде ее унижениясверкнули торжеством. Хрипло хохотнув, она захлопала в ладоши, но тут жевеселье сползло с ее израненного лица, выбелив его до мертвенной желтизны: онаразглядела белые балахоны, столпившиеся вокруг, и безликие белые капюшоны, чьислепые взоры, чудилось, прожигали ее насквозь.

Истерически вскрикнув, Агнесс метнулась в одну сторону, вдругую – белая стена вокруг осталась неколебима.