— Давненько сюда не заглядывали, — сказал казначейс легким укором. — А это ж сердце державы, Ваше Величество!

— Неча в сердце лезть с сапожищами, — проворчалМрак. Дверь приоткрылась. Мрак толчком распахнул створки.

Пальцы дрогнули, ключ выпал и тонко звякнул о каменные плитыпола. Мрак тихонько перевел дух, чтобы казначей не заметил.

Зал потряс. Втрое просторнее предыдущего, стены уходят втемноту, но на освещённом факелом участке ступить негде между сундуками,скрынями, что и на полу, и на столах, и даже один на другом. Некоторые украшенытакими крупными самоцветами, что страшно и подумать, какие богатства в самихсундуках. Но ещё больше зияют пустыми оправами, где явно были драгоценныекамни, а теперь... теперь почему-то нет.

Казначей поднёс факел к светильнику в стене. Тряпичныйпромасленный фитиль загорелся сильным оранжевым светом, но казначей оставался сфакелом, почтительно подсвечивая Мраку. Мрак всё ещё ошалелым взором обводилэтот гигантский зал-пещеру, полный сундуков, ларцов, скрынь.

— Всего лишь раз в месяц, — сказал за спинойЩускарь извиняющимся голосом.

— Это не так часто Ваше Величество снисходит к этомупрезренному злату. Да и у нас оно долго не задерживается... хе-хе...

Мрак подошёл к ближайшему сундуку, замка нет, хотя изящныедужки на месте. Не придумав ничего умного, спросил тупо:

— А где замок?

Казначей с самым виноватым видом развёл руками.

— Ваше Величество так часто заглядывало в этот сундук,что... рассердилось на замок и перестало им пользоваться.

Мрак откинул крышку. Сундук пуст, даже чист, словно послеограбления его ещё и выскоблили изнутри. А то и вылизали.

— Можешь не объяснять, — буркнул он.

Он перевёл взгляд на другие сундуки, пошёл осторожно, крышкиприподнимал справа и слева, везде пустые. А то, что он принимал за золотыекружочки монет, тускло блестящие в багровом свете факела, оказывалось всеголишь орнаментом.

Казначей следовал по пятам, сочувствующе вздыхал. Мракпрошёл вдоль стены, все сундуки оказались пустыми. Посмотрел на оставшиеся подстеной напротив. За спиной сдержанно вздохнуло.

— И там все так же?

— Так же, — ответил казначей печальным голосом.

— Сколько же я должен взять?

Он напрягся, но казначей ничуть не удивился, развёл руками.

— Если Ваше Величество так и не решилось повыситьжалованье, как просит Геонтий... то две тысячи золотых монет, а если повысили,то три.

— А здесь найдётся хоть одна монета? Казначей кашлянул,промямлил:

— Разве что где-то в щель провалилась... но в сундуках,ларях — вряд ли. Вам в прошлый раз уже не хватило, помните? Пришлось задержатьвыплату денег армии. Вы сказали, что заплатите сразу за два месяца. К счастью,раньше у нас такого не было, армию не обманывали, так что вам... то есть намповерили. Вот эти два месяца прошли...

Мрак чувствовал себя так, словно потолок над ним затрещал,огромные глыбы уже падают, вот-вот обрушатся всей тяжестью на плечи. И неудержать, разве что успеет выпрыгнуть в сторону.

— Вот что, — сказал он веско, — вот что... Якак-то совсем забыл, что сегодня выплата. Понимаешь, звёздное небо — это такпрекрасно! С ним обо всех мелочах жизни забываешь. Вот я и забыл про этумелочь... сколько ты говоришь?

— Две тысячи, — ответил казначей тихо. — Илитри.

— Я ж говорю, мелочь, — сказал Мрак. — Нанебе знаешь, сколько звёзд? Как-нибудь расскажу... Геонтию передашь, чтожалованье войску — две с половиной. Три — это многовато, а две с половиной — всамый раз. Три тысячи — это грабёж! Моя казна такого не выдержит. Две споловиной тысячи

— это и так слишком. Все равно пропьют.

Казначей покачал головой, снова развёл руками.

— Что мне ответить?

— Буду думать, — объяснил Мрак. — Так искажи, тцар изволит думать! То на звёзды изволил, понимать, а теперь изволитдумать. Головой, понимашь? Может быть, те золотые статуи распилим на золото.Расплавим то исть. А то стоят, место занимают. Все время спотыкаюсь! Можетбыть, я воздумаю что-нить ещё. Пойдём отседова, тут уже делать нечего.

В груди оставался холод, разрастался. Недовольство казначеяпонять можно, каждый понимает, что армия может прийти и поискать деньги сама. Аесли она придёт, то уж точно найдёт.

Светильник казначей на обратном пути погасил, а факел вернулстражу. Мрак отправился в главный зал, где он всё ещё не закончил приём, ноодна мысль не давала покоя. Даже не мысль, а ощущение, что казначей где-тосоврал.

Снова и снова перебирал его слова, вспоминал улыбку,виноватое выражение, снова слова, пока в памяти не всплыло насчёт раза в месяц.Мол, только раз в месяц они заходят в эту казну.

Но почему же ноздри говорят ему... да что там говорят,просто орут!... что в том помещении с сундуками и скрынями совсем недавно былилюди?

В приёмном зале за это время народу стало поменьше. То лирешили, что уже не вернётся, то ли знали, что если пошёл с казначеем, товернётся злой, раздражённый. Мрак в самом деле чувствовал сильнейшее желаниекому-нибудь свернуть шею собственными руками. Вот прямо сейчас.

Аспард посмотрел внимательно и отступил за высокую спинку.Двое стражей вытянулись и преданно ели Мрака бесстыже сытыми влюблённымиглазами.

Из поредевшей толпы придворных вышел рослый человек вбелоснежной одежде. Чистая, как снега на горных вершинах, она опускалась досамого пола, и, казалось, что человек не идёт по красной ковровой дорожке, анеслышно плывёт.

Мрак скосил глаза на Аспарда, тот молчал, морда каменная, недогадался, что Его Величество нуждается в подсказке. Только и понятно, чтожрец, да ещё можно догадаться, что не простой, простые вообще дальше своиххрамов не ходят. Да и выглядит не тем человеком, что долго пробудет вмладших...

Жрец подошёл, низко поклонился. Мрак делал вид, что слишкомуглублен в мысли, не сразу заметил, что перед ним стоит ещё кто-то. Жрецкашлянул робко, снова поклонился.

— Ну чё? — спросил Мрак.

Жрец поклонился в третий раз, заговорил тихим робкимголосом:

— Осмелюсь напомнить Вашему Величеству о малых мирасего... о простых людях! Сильные да знатные забывают, чьими трудами все этополучено, на чём держится их власть и благополучие...

Мрак молча рассматривал Верховного жреца... Смуглый, сухой икрепкий, как высохшая на дороге обглоданная кость, он смотрел на Мрака вроде быс неподвижным лицом, но Мрак улавливал за этой бесстрастностью силу, немалыйум, стойкость, которая может подвигнуть человека даже на такие дурости, каксоблюдение постов в то время, когда все едят и пьют.