В кармане у нее лежал план конкретных действийв конкретные моменты времени, детализированный до отдельных слов и фраз,которые она держала в памяти на случай, если дела пойдут ужасно плохо и Верееквыйдет из-под контроля. Она спала всего два часа, а остальное время провела,вычерчивая в своем блокноте графики и схемы. Если она умрет, то это случится неот недостатков при подготовке. Доверять Гэвину Верееку она не могла. Он состоялна службе в правоохранительном ведомстве, которое временами действовало посвоим собственным правилам. Вереек получал приказы от параноика, в прошлом укоторого было немало темных дел. Его босс докладывал президенту, которыйвозглавлял администрацию, состоящую из дураков. Президент имел богатых инечистоплотных друзей, которые отваливали ему огромные деньги.

«Но в этот момент, дорогая, больше некомудоверять». Через пять дней, дважды едва избежав смерти, она выбрасывала белыйфлаг.

Новый Орлеан утратил свое очарование. Ей нужнапомощь, и если приходится довериться копам, то лучше уж фэбээровцам.

Одиннадцать сорок пять. Она рассчиталась закофе, дождалась очередной волны посетителей и пристроилась за ними. В магазинеодежды бродили с десяток покупателей, когда она миновала вход, где через десятьминут должен был ждать ее друг. Она проскользнула в книжную секцию двумядверями дальше… Поблизости находилось по меньшей мере еще три магазина, гдеможно было делать покупки и скрываться, наблюдая одновременно за входом вмагазин одежды. Она избрала книжную секцию потому, что продавцы в ней привыкли,что люди проводят здесь много времени, и не обращали внимания на такихпосетителей. Вначале она посмотрела журналы, а затем, когда осталось три минуты,встала между двумя рядами кулинарных книг и принялась ожидать появления Гэвина.

Томас говорил, что он никогда не приходитвовремя. Ему ничего не стоит опоздать на час, но она даст ему пятнадцать минути уйдет.

Она ждала его ровно в двенадцать, и он пришел.Черный спортивный свитер, красная бейсбольная кепка, сложенная газета. Он былнемного стройнее, чем она ожидала, но несколько фунтов можно было и сбросить.Сердце у нее затрепетало. «Спокойно, — сказала она, — только спокойно, чертпобери».

Она поднесла кулинарную книгу к лицу ивсматривалась поверх нее. У него были седые волосы и темная кожа. Глаза былискрыты солнечными очками. Он суетился и казался раздраженным, как и во время ихтелефонного разговора. Газету перекладывал из одной руки в другую, переступал сноги на ногу и нервно оглядывался вокруг.

С ним было все в порядке. Ей понравился еговид. В его манере держаться было что-то беззащитное и непрофессиональное, чтоговорило о том, что он тоже напуган.

Через пять минут он вошел в двери, как емубыло сказано, и направился в дальний правый угол.

Камель был подготовлен к встрече со смертью.Он был к ней близок много раз, но никогда не пугался. И после тридцатилетнегоее ожидания ничто, абсолютно ничто не заставляло его возбуждаться. Егонесколько волновал секс, и только. Нервозность была наигранной. Мелкиесуетливые движения были задуманы заранее. Выстояв в схватках лицом к лицу стакими же талантливыми, как он сам, он, конечно же, мог владеть собой на этойнесложной встрече с отчаянным ребенком. Он копался в пиджаках «сафари» истарался делать вид, что нервничает.

В кармане у него лежал носовой платок, потомучто он внезапно простудился, да так, что даже голос сел и стал немного хриплым.Он прослушал запись раз сто и был уверен, что перенял ритм, интонацию и легкийсреднезападный акцент речи. Но Вереек говорил слегка в нос, и для этого былипридуманы платок и простуда.

Было трудно позволить, чтобы кто-то подходил кнему сзади, но приходилось терпеть. Он не видел ее. Она была сзади и совсемрядом, когда сказала: «Гэвин». Он резко обернулся. Она держала белую панаму иговорила, уткнувшись в нее.

— Дарби, — сказал он, вытаскивая платок длятого, чтобы притворно чихнуть. Волосы были каштановые и короче, чем у него. Ончихнул и закашлялся. — Давай выбираться отсюда, — сказал он. — Мне не нравитсяэта идея.

Дарби тоже все это не нравилось. Былпонедельник, и ее коллеги-студенты занимались делом, осваивая премудростиюриспруденции, а она разыгрывала с ним детективную сцену, которая могла для нееплохо кончиться.

— Делайте, как я говорю, понятно? Где выподцепили простуду?

Он чихнул в платок и заговорил таким низкимголосом, каким только мог:

— Прошлой ночью. Оставил кондиционервключенным на слишком низкую температуру. Давайте будем выбираться отсюда.

— Идите за мной.

Они вышли из магазина. Дарби взяла его за рукуи быстро потащила вниз по лестнице, выходившей на набережную.

— Вы видели их? — спросил он.

— Нет. Пока нет. Но я уверена, что они здесь.

— Куда, черт возьми, мы идем? — Голос былхриплым.

Они находились на набережной и почти бежали,переговариваясь, не глядя друг на друга.

— Идите со мной, и все.

— Вы идете слишком быстро, Дарби. Этоподозрительно. Помедленнее. Послушайте, это же глупо. Давайте я позвоню, и мыбудем в полной безопасности. Стоит мне только позвонить, и через десять минутздесь будут три агента.

Голос его звучал как надо. Ему это удавалось.Они держались за руки и спасались бегством.

— Нет. — Она замедлила шаг. На набережной былополно людей, а к колесному пароходу «Бану Квин» стояла очередь желающихпрокатиться. Они встали в ее конец.

— А это еще что за черт? — спросил он.

— Вы так и будете скулить по каждому поводу?

— Да. Особенно по поводу глупостей, а глупееэтого не придумаешь. Мы что, садимся на пароход?

— Да.

— Зачем? — Он вновь чихнул и непроизвольнозакашлялся. Ему ничего не стоило прикончить ее одной рукой немедленно, новокруг были люди. Люди впереди. Люди сзади. Он очень гордился чистотой своейработы, а здесь сработать чисто было невозможно. «Садись на пароход, поиграйеще несколько минут, посмотри, что получится». Он затащит ее на верхнюю палубу,убьет и сбросит в реку, а затем поднимет крик. Еще один несчастный случай нареке. Это может сработать. Если нет, он подождет. Она умрет через час. «Гэвинбыл нытиком, поэтому продолжай жаловаться».

— Затем, что в миле отсюда, вверх по реке, уменя в парке стоит машина. Там мы через полчаса сделаем остановку, — объяснилаона глухим голосом. — Мы сходим с парохода, садимся в машину и уносим ноги.