Очередь начала двигаться.

— Я не люблю плавать. Меня укачивает. Этоопасно, Дарби. — Он закашлялся и стал озираться, как загнанная дичь.

— Успокойтесь, Гэвин. Должно получиться.

Он подтянул штаны. В поясе они были нанесколько размеров больше и держались только благодаря восьми парам пододетыхтрусов и шортов. Спортивный свитер тоже был самого большого размера, и присвоих шестидесяти восьми килограммах он мог сойти где-то за девяностокилограммового.

Они уже находились почти на ступеньках трапа«Бану Квин».

— Мне не нравится это, — бормотал ондостаточно громко, чтобы ей было слышно.

— Заткнитесь.

Человек с пистолетом подскочил к концу очередии начал локтями прокладывать путь в толпе людей с многочисленными сумками икамерами. Туристы стояли так плотно прижавшись друг к другу, как будто поездкана речном пароходе была величайшим удовольствием. Он убивал и прежде, но не втаких многолюдных местах, как это. Ее затылок был виден в толпе. Он отчаяннорасталкивал очередь. Некоторые набрасывались на него с бранью, но он и глазомне моргнул. Пистолет находился в кармане, но, приблизившись к девушке, онвыхватил его и держал у правого бедра. Она почти взошла на пароход. Он подналеги сбил нескольких человек с ног. Увидев пистолет, они подняли крик. Онадержалась за руки с мужчиной, который без остановки говорил что-то. Она былауже готова ступить на палубу, когда, сбив с пути последнего человека,подбежавший стремительно приставил пистолет к основанию головы, чуть понижекрасной бейсбольной кепки. Он выстрелил всего раз. Люди с криками стали падатьна землю.

Гэвин тяжело упал на ступени. Дарби вскрикнулаи в ужасе отпрянула. В ушах стоял звон от выстрела и воплей людей, указывающих вих сторону. Человек с пистолетом убегал что есть мочи в сторону торговых рядови толпящихся там посетителей. Толстый мужчина с камерой кричал ему вслед, иДарби секунду смотрела на него, пока он не скрылся из виду. Возможно, онавидела его раньше, но сейчас она не могла думать об этом. Она истерическикричала и не могла остановиться.

«У него пистолет!» — вскрикнула стоявшая рядомженщина, и толпа шарахнулась прочь от Гэвина, который стоял на четвереньках смаленьким пистолетом в правой руке. Он раскачивался взад и вперед, какмладенец, пытающийся ползать. Кровь струилась по его подбородку и образовывалалужу под его лицом. Голова свесилась почти до самой земли. Глаза были закрыты.Ему удалось сдвинуться вперед всего на несколько десятков сантиметров, и егоколени теперь оказались в темно-бурой луже. Толпа отпрянула дальше, пораженнаязрелищем борьбы раненого со смертью. Он опять бесцельно качнулся вперед,обуреваемый жаждой жизни и движения. И тут он завыл, громко и жалобно, наязыке, которого Дарби не приходилось слышать. Из носа и по подбородку потокомлилась кровь. Завывание на незнакомом языке продолжалось. Двое из командыпарохода свесились над трапом, наблюдая, но не решаясь сдвинуться с места. Ихбеспокоил пистолет.

Заплакала одна из женщин, затем другая. Дарбисместилась еще назад. «Он араб», — сказала маленькая брюнетка. Эта новостьничего не означала для толпы, которая теперь была загипнотизирована зрелищем.

Он рухнул вперед на край набережной. Пистолетупал в воду. Его голова, истекающая кровью, свесилась над водой. Сзадипослышались выкрики, и к нему бросились двое полицейских.

Десятки людей подались вперед, чтобы увидетьубитого. Дарби протиснулась назад и покинула место происшествия. У копов будутвопросы, а поскольку ответов у нее не было, она предпочла исчезнуть. Ейнеобходимо немного посидеть, чтобы преодолеть слабость и собраться с мыслями. Вторговом центре был устричный бар. В обед здесь всегда было много посетителей.В дальнем конце его она нашла туалеты и закрылась в кабинке.

С наступлением темноты она покинула«Риверуолк». Через пару кварталов находился отель «Вестин», и она надеяласьдобраться до него, не будучи пристреленной на тротуаре. Под новым чернымфренчем на ней была другая одежда. Новыми были также солнечные очки и шляпа.Она устала тратить деньги на ненужные вещи, как, впрочем, устала и от многогодругого.

До отеля она добралась на одном дыхании.Свободных номеров не было, и ей пришлось ждать около часа в хорошо освещенномхолле, попивая кофе. Пора было уезжать из города, но нельзя быть неосторожной.Надо думать.

Но может быть, она раздумывает слишком много.И они, возможно, принимают ее за «мыслителя» и соответственно строят своидействия.

Она вышла из отеля и пошла на Пойдрас, гдеостановила такси. За рулем сидел пожилой негр.

— Мне надо в Батон-Руж, — сказала она.

— Бог мой, милая, это же ужасно далеко.

— Сколько? — быстро спросила она.

Он подумал секунду.

— Полторы сотни.

Она забралась на заднее сиденье, а на переднеебросила две купюры.

— Здесь две сотни. Поезжайте как можно быстрееи смотрите назад. За нами могут следовать.

Он отключил счетчик и сунул деньги в карманрубахи.

Дарби легла на сиденье и закрыла глаза. Этобыло неинтеллигентно, но, если обращать внимание на такие мелочи, можнопотерять голову. Старый негр был хорошим шофером, и вскоре они уже неслись поавтостраде.

Звон в ушах прекратился, но она все ещеслышала выстрел и видела его на четвереньках, раскачивающегося взад и вперед ипытающегося продлить свою жизнь еще на одно мгновение.

Томас вспоминал однажды, что Вереека звалиГолландец, но со временем, когда они закончили юридическую школу и сталисерьезными юристами, прозвище забылось. Голландец не мог быть арабом.

Ей удалось лишь один раз взглянуть на егоубийцу, когда тот убегал прочь. В нем было что-то знакомое. Убегая, он намгновение полуобернулся вправо, и тут что-то мелькнуло. Но она в тот моментнаходилась в состоянии, близком к истерике, и восприятие было туманным. Вглазах у нее все поплыло, и на полпути в Батон-Руж она крепко заснула.

Директор Войлз стоял за своим служебнымвращающимся креслом. Пиджак висел на стуле, а большинство пуговиц на егонесвежей и мятой рубахе было расстегнуто. Часы только что пробили девятьвечера, и, судя по одежде, он находился в кабинете не менее пятнадцати часов. Ине собирался уходить.