А Маша, сидя в «Тойоте» в наручниках, вспоминала почему-тосказку Андерсена «Снежная королева». Мальчик Кай прицепил свои санки к красивымбелым саням, а когда понял, что красивые сани несут его в никуда, попыталсяпрочитать про себя «Отче наш…», но в голове стучала лишь таблица умножения.

Таблица умножения стучала в голове, как часы, тикала, какмеханизм взрывного устройства. «Господи, помоги нам! Отче наш…» — сталаповторять Маша шепотом, пытаясь заглушить тупое тиканье в голове.

— Что ты там шепчешь, сучка? — легонько пнул ее в бок локтемодин из амбалов.

— Молится она, мать ее… — хмыкнул другой. Машины выехали изгорода и свернули на старое заброшенное шоссе.

* * *

«И что ему так приспичило? — думал старик вахтер, держателефонную трубку и слушая долгие редкие гудки. — Полтинника не пожалел, видно,много их у него, полтинников-то. И где это Раиска гуляет?»

Дежурной четвертого этажа на месте не оказалось. Подождав ещенемного, вахтер положил трубку.

«Надо бы записать, забуду ведь. Нехорошо получится. Услуганевелика, и гражданин такой солидный, лицо вроде знакомое. Как он сказал?Константинова ждут в поселке Гагуа… Е-мое! Это ж в горах, на той территории! Уменя ж там шурин жил. Ну, дела!»

Вахтер покачал лысой головой в фуражке с зеленым околышем,поцокал языком и вспомнил, что в его ручке паста кончилась.

— Я извиняюсь, — обратился он к двум пухлым дамочкам в яркихплатьях, проходившим мимо стойки с курортными пропусками, — у вас ручки ненайдется?

Дамочки стали шарить в сумках. Наконец одна нашла. «№ 437,Константинову. Вас ждут в поселке Гагуа. Захватить кассету „Жестокий романс“,которая дома у доктора», — написал вахтер на клочке бумаги круглым крупным почерком.Подумав немного, он поставил внизу число, месяц и время.

— Спасибо, — вернул он ручку дамочке, — а вы, извиняюсь, вкаком корпусе живете?

Одна из дамочек жила в третьем корпусе на пятом этаже.

— А записочку не передадите?

— Любовную? — игриво поинтересовалась дамочка.

— Деловую! — обиженно пояснил вахтер. — Просто под дверьномера подсуньте на четвертом этаже, номер 437, — и он крупно написал номер насложенном вчетверо листке и еще приписал «Константинову».

«Забудет! — подумал он, отдавая записку дамочке, и глядя,как она легкомысленно кидает листок в сумку. — Обязательно забудет!»

Дамочки проследовали на санаторную территорию, бурнообсуждая внешние данные и личную жизнь эстрадной звезды, приехавшей на гастролив курортный город. Сегодня утром дамы приобрели по билету на концерт этойзвезды, который состоится через час на открытой эстраде в парке отдыха,неподалеку от санатория. Конечно, лучше бы пойти на ночной концерт,начинавшийся в половине двенадцатого, а не на семичасовой, проходившийзасветло, без красивой и впечатляющей иллюминации. Но билеты на ночной концертв два раза дороже, он уже называется не концерт, а шоу. К тому же дамыопасались возвращаться в санаторий глубокой ночью, а кавалеров они себеприобрести еще не успели. Они приехали всего два дня назад и друг с другомпознакомились только вчера в столовой.

Разойдясь по своим корпусам, они договорились встретитьсячерез полчаса у проходной. Та, у которой в сумке лежала записка, сосредоточенноразмышляла, какое платье лучше надеть на концерт — бледно-зеленое «сафари» сзолотыми пуговками стройнило и скрадывало полноту, но для концерта казалосьслишком строгим. А синее в горошек с оборками, хоть и достаточно нарядное, нескрадывало полноты.

Размышляя над этой сложной дилеммой, дама поднялась к себена пятый этаж, сначала отправилась в душ, потом долго приводила себя в порядок.Надев красный в белую полоску крепдешиновый костюм, а не «сафари» и не«горошек», пройдя в последний раз пуховкой с пудрой по лицу, она взглянула начасы и охнула: прошло тридцать пять минут.

«Ждет Людмила-то, неудобно!» — подумала она о своейприятельнице и, выскочив из номера, побежала к лифту.

Вахтер не обратил внимания на двух дамочек, чинно проплывшихмимо и окативших его сладким запахом духов. Они были одеты и причесаны совсеминаче, к тому же в этот час отдыхающие шли толпой, кто с ужина, кто на ужин,кто на вечерние развлечения в город. Так что про записку он не спросил.

Дамочки вышли из проходной и перешли на другую сторону.

— Людмила, я орешков куплю, — сказала та, у которой так илежала в сумке записка.

— А семечек нет у вас? — поинтересовалась Людмила усухонькой старушки, насыпавшей для ее подруги колотый фундук в газетныйкулечек.

— Семечек нет. А орешки у меня хорошие, — ответила старушка.

Из сумки дамы в полосатом красном костюме выпала какая-тобумажка. Дама этого даже не заметила, отдала старушке деньги, взяла кулек сфундуком и удалилась вместе с подругой Людмилой на концерт заезжей звезды.

А старушка между тем подобрала сложенный вчетверо листокбумаги и собралась уже окликнуть удалявшихся дамочек, но, прочитав своимимолодыми зоркими глазами надпись на листке, окликать никого не стала, а тихоприсвистнула: «Это ж надо!»

«Ореховая бабушка» Тамара Ефимовна сидела сегодня целый деньнапротив ворот санатория. Ничего интересного за целый день не произошло.Подъезжали и отъезжали разные машины, входили и выходили люди. Онаавтоматически отметила, что красивый молодой, но совершенно седой человек,выскочивший из черной «Тойоты» и забежавший в проходную часа полтора назад,очень спешил. Именно этой непривычной для курортного города спешкой да еще,пожалуй, ранней сединой и привлек он на секунду внимание «ореховой бабушки». Нотолько на секунду. Она не видела, как седой человек вышел из проходной, невидела, как в его отсутствие сели в черную «Тойоту» два амбала. Ее отвлеклипокупатели, большое шумное семейство с тремя детьми. Мальчишка лет двух ревелбасом на всю улицу и колотил ногами по ступеньке прогулочной коляски. ТамараЕфимовна умела легко успокоить любого плачущего малыша. У нее имелся какой-тосвой секрет: достаточно произнести несколько смешных и ласковых слов, удивить,переключить внимание — и ребенок успокаивался. Некоторые семьи, отдыхавшие сдетьми, даже специально подходили к «ореховой бабушке», если ребенок начиналзаливаться.

Именно те несколько минут, в течение которых в «Тойоту» селидва амбала, доктор выскочил из проходной и под дулом пистолета был втиснут в«Ниву», Тамара Ефимовна успокаивала басовитого малыша. А когда он успокоился,заулыбался и семейство с кулечками орехов удалилось, и «Тойота», и «Нива» ужеисчезли. Тамара Ефимовна не придала значения отчаянному сигналу, слышномусквозь рев малыша. На то и машины, чтобы сигналить. Номера «Тойоты» она незнала, доктора Ревенко никогда в глаза не видела, никаких указаний на этот счетне получала. А Маша Кузьмина из машины не выходила, только смутный тонкошеийсилуэт с хвостиком на затылке виднелся за передним стеклом.