Ангелина могла проникнуться сердечной склонностью к томуОливье де ла Фонтейну, который выиграл ее в карты, а потом доверчиво уснул снею рядом в блокгаузе, к тому, кто на мосту спас ей жизнь, кто защитил ее отграфини д’Армонти на берегу Березины. Но, вернувшись в Бокер, он вмиг утратилотвагу, дерзость и романтичность, превратился в мелкого буржуа, который смыслсвоей жизни видит только в деньгах. Ангелина стыдилась, что вожделеет к этомучеловеку, и ей становилось чуть легче, когда она сознавала: на его месте могоказаться любой другой. На всем свете существовал только один человек, которыймог удовольствовать блаженством ее душу и тело, который способен был придатьлюбви одухотворенность, гармонию и высшую красоту, превратив телесное соитие влюбовное слияние сердец.

Они с Никитой были предназначены друг для друга! Были, да...И сейчас Ангелина с трудом удерживала рыдания именно потому, что принужденабыла всегда употреблять этот глагол только в прошедшем времени. Всю жизнь!

Но зачем ей такая жизнь?..

– Эй, красотка! – Оливье вернулся от двери и встревоженнокоснулся пальцем ее щеки. – Что я вижу?

– Ничего, – буркнула Ангелина, приподнимаясь. – Иди ты, радибога! Нет, скажи-ка мне сперва: а что такое, собственно говоря, делириум тре...как там?

– Delirium tremens? – расплылся в улыбке Оливье. – Белаягорячка! Ну и глуп же этот местный эскулап! Даже я знаю, что delirium tremensможет быть только у пьяницы, допившегося до чертиков!..

Он успел увернуться от летящей в его голову подушки, и та совсего маху обрушилась на вошедшего де Мона.

Но лицо нотариуса осталось непроницаемым. Коснувшись ладоньюрастрепавшихся седых волос, он протянул подушку Оливье.

– Полагаю, это предназначалось вам?

Тот как-то враз стушевался и ловчее угря выскользнул вон изкомнаты.

Де Мон взбил подушку и подсунул ее под спину своей молодойжене.

– Как ваше здоровье, душенька? Надеюсь, вы вполне отдохнули,и action in erotica[68]... ох, простите, action in distans оказало своеблаготворное влияние?

Ах, как холодны были его старческие глаза, утонувшие межморщинистых век! И их презрительное выражение, и эти слова лишь подтвердили то,что смутно подозревала Ангелина: де Мон, с его проницательностью, в два счетаразгадал плохую игру дурака доктора и самый смысл спектакля. Почему же он такохотно включился в него? Может быть, он хорошо понимал человеческую природу иполагал, что ежели жена его молода и ненасытна, то удобнее держать ее любовникана виду? Так ли, иначе – все казалось Ангелине равно неприличным и противным.Но чего же другого ждать от человека, который ее купил и теперь не возражал,чтобы жену привязывала к мужу лишь супружеская неверность? Старое, дряхлоеничтожество!

Ангелина не смогла отказать себе в удовольствии высказатьвсе это мужу. И была немало удивлена, что презрение в его глазах обратилось нев ярость, а в вежливое удивление. На мгновение опешив, Ангелина с трудомсообразила, что в опьянении злобы заговорила по-русски. И это доставило ейтакую чистую, почти детскую радость, что она, не переходя на французский,обрушила на седую голову де Мона целый ушат самой непристойной русской брани.Притом сама в душе удивлялась, откуда поднабралась таких словесных перлов,среди которых «замороченный блядослов», «потасканный лягушатник» и «драныйхрен» были далеко не самыми яркими. Наслушалась, конечно, в деревне, у дворни,потом в госпитале, от раненых, одурманенных болью, которые облегчали ею душубез всякого стеснения.

Ангелина остановилась, чтобы перевести дух, да так изамерла, услышав голос де Мона:

– Гнев ваш мне вполне понятен, однако, поверьте, я его незаслуживаю, дорогая баронесса Корф... Или вы позволите мне звать вас простоАн-ге-ли-на?..

Она какое-то время тупо смотрела в смеющиеся глаза мужа,прежде чем сообразила, что он тоже говорит по-русски.

Ангелина никогда не искала сильных ощущений – их на ее долюи так выпало предостаточно, однако подобного потрясения она давно уже неиспытывала. Оказывается, ее муж, парижский нотариус Ксавьер де Мон, былстаринным другом ее отца, барона Димитрия Корфа. Еще пять-шесть лет назад деМон виделся с ним и Ангелиной в русском посольстве в Лондоне на приеме.Ангелина, разумеется, де Мона не помнила: разве обращают пятнадцатилетниедевочки внимание на почтенных старцев?! Но де Мон ее запомнил, ибо позавидовалтогда своему другу Корфу, порадовался, что тот сумел спасти свой брак, бывшийтогда притчей во языцех. В Бокере де Мон узнал Ангелину с первого взгляда, ибосходство ее с отцом, прежде вполне обыкновенное, сделалось теперь поразительным.

План де Мона состоял в следующем: он сообщит маркизе, чтосам готов быть тем курьером, который отправится в Англию. Однако потребует,чтобы Ангелина была с ним, и в Лондоне передаст ее с рук на руки барону Корфу;затем в Англии совершится тихий развод, и Ангелина сочетается браком с этиммолодым и безмерно обаятельным мерзавцем, которого она любила и который, безсомнения, и являлся отцом ее ребенка. Однако де Мон позаботится, чтобы Оливьезависел от ее благорасположения, а не она – от его: состояние де ла Фонтейновостанется в ее руках. А сам он вернется в Париж и заживет, как жил прежде, engargon[69], словно и не было никогда в его жизни этого странного и спешногобрака. Он полюбил... но слишком поздно. Как говорили древние, если ты прошел миморозы, то не ищи ее более: или она отцвела, или ее сорвал кто-то другой!

Отмахнувшись от невеселых мыслей, де Мон направил своиразмышления в деловое русло. Вряд ли в Кале охотно переправят курьера роялистовв Англию, у которой сейчас нет даже дипломатических отношений с наполеоновскимПарижем. Будь де Мон один, он отправился бы на лодке контрабандистов, однакоАнгелина... Опасности на море ей претерпеть придется, иного пути в Англию нет,но де Мон должен их свести до минимума! И в этом ему поможет маркиза, у которойесть связи везде, даже в доме Жозефины. Он откроет маркизе, кто такая Ангелина.Та обожает драматические эффекты и непременно захочет принять участие в судьбедочери русского дипломата...

* * *