Дорога до Кале измучила ее духовно и телесно. Скрытновзволнованный де Мон, как бы дремлющий в своем углу, а на самом деле неспускающий с нее жалостливого взгляда... И Оливье – раздраженный,отказывающийся понимать, почему нотариус тащит с собою беременную женщину исвободного, никому ничем не обязанного мужчину?! Именно из-за Оливье Ангелине иде Мону ни разу не удалось толком поговорить. Она чувствовала, что должнаповедать ему о том пути, который привел ее во Францию, однако она не хотела,чтобы Оливье узнал о ней столь много.

Зрелище города Кале не улучшило ее самочувствия. Еще не видяокруги, только услышав вой ветра и мерный плеск морских волн, Ангелина ощутила,что слезы близко, а уж когда вышла из кареты, ею овладело чувство, будто онаприехала на край света: там необозримое море и конец земли. Слезы полилисьручьем!

Впереди было счастье встречи с отцом и матерью – отчего жеАнгелина не ощущала никакой радости, ничего, кроме отчаянной тоски?

Де Мон тотчас отправился в порт, почему-то не предложивАнгелине и Оливье устраиваться в гостиницу. Они сидели прямо на траве, неговоря между собой ни слова; выл ветер, и листья уныло шумели над головой.

– Проклятый стряпчий! – проворчал Оливье. – Думаешь, я незнаю, почему он не повез нас в гостиницу? Боится, что мы тотчас завалимся впостель! И ей-богу, может, хоть этим займемся? Я давно готов!

Однако она не ощутила в себе ни малейшего волнения.Поведение Оливье показалось ей неприличным.

– А бывало, помню... – пробурчал он, заметив выражение еелица.

– Да, бывало, – невозмутимо кивнула она, – да все миновало.

Оливье насупился.

– Ты так изменилась, Анжель! Но ничего! Это всебеременность, – заявил он с видом знатока. – Погоди, родишь – и сама себя неузнаешь! Готов держать пари, что мы еще не раз украсим голову твоего мужаветвистыми рогами.

– Готова держать пари, что к тому времени, как я рожу, он небудет моим мужем, – усмехнулась Ангелина и с любопытством уставилась на Оливье,у которого вдруг напряглось лицо и голос звучал, как у чужого, хитрого,пронырливого человека.

– Ну и куда ты его намерена девать? Или придумала, как отнего избавиться, а денежки мои положить в карман?

Ангелину передернуло. И, брезгливо сморщив нос, она ответиланебрежно:

– Успокойся! Твои деньги нужны только тебе! Мой отецдостаточно богат, чтобы я не нуждалась в них. А что касается моего мужа, онобещал развестись со мной, едва мы доберемся до Лондона.

– До Лон-до?.. До Лон-до?.. – забубнил Оливье, и это былотак уморительно, что Ангелина не сдержала хохота, но тут же осеклась, увидеввыражение лица Оливье.

– В Лондон собрались? Это еще зачем? И кто твой отец? Откудазнает о нем де Мон и почему не знаю я? И если вы собрались в Лондон, то зачемменя притащили сюда? И как, скажите на милость, вы намерены выбраться изФранции? Если у де Мона есть пропуск на выезд, то в Англии его встретят залпомс пограничного судна. А если его ждут там, значит, с этого берега вслед емупрогремят выстрелы. Вам хочется очутиться меж двух огней, но мне-то – черта сдва! – возмущался Оливье.

И вдруг ярость на его лице уступила место страху.

– О, я понял... – прошептал он, выкатив глаза. – Я всепонял... Если де Мон намерен с тобой развестись и ты останешься в Англии,значит, мои денежки опять переходят ко мне. Ты-то не можешь перевести их ванглийские банки – мы в состоянии войны с Британией! И де Мон их теряет. Небудь меня, он развелся бы с женой-распутницей и остался бы очень богатымчеловеком за счет ее приданого. Но это возможно, если бы не было меня... Меняждет выстрел либо с английского, либо с французского берега, а если нет, томеня сбросят за борт где-нибудь посередине пролива? И тогда все получитсяименно так, как хотели бы вы!

Все, что он городил, звучало так нелепо, что Ангелина толькомахнула на него рукой. Конечно, она тоже не понимала, зачем де Мон тащит Оливьев Англию. Надо поговорить с мужем, убедить его отпустить Оливье восвояси, отдавему его вожделенные деньги. Похоже, ничто не способно заменить ему мелодичногозвона золотых монет. Что же... Бог с ним. Каждый сам выбирает свой путь!

– Клянусь, ты прав! – горячо воскликнула она и увидела, какисказилось его лицо. – Я скажу мужу, что ты не хочешь...

– Нет! – в ужасе закричал Оливье. – Нет, молчи, умоляю тебя!Когда-то я спас тебе жизнь – спаси и ты мою, не выдавай меня де Мону, нерассказывай, что я обо всем догадался! И... И прощай, Анжель! Считай, что меняуже нет в Кале!

И Оливье стремглав кинулся прочь, мгновенно скрывшись извиду.

* * *

Нотариус только руками развел, когда, воротясь, увиделАнгелину одну.

– Странно! Мне казалось, что у Оливье есть голова на плечах,а он убежал от своего счастья. Но мне теперь не до него. Надо поторопиться. –Он подал Ангелине узел. – Зайди в карету и переоденься. Мы отправляемся вплавание не на пассажирском пакетботе. Опасности ждут нас, и если кто-то следитза нами, пусть потеряет наш след здесь, около этой кареты!

Ангелина послушно переоделась. Потом ее примеру последовалде Мон, и вскоре неопрятный старик в громоздком, обветшалом парике à laLouis XVI (в провинции их еще носили!) и скромная барышня вквакерски-неприглядном платье и уродливом чепце, полностью скрывавшем волосы,быстро шли по улицам Кале, приближаясь к пристани.

Это была протестантская провинция, так что убогая одеждаздесь не бросалась в глаза. Двухэтажные дома тоже казались убогими иневзрачными. Воздух же был напоен сыростью и морской солью, которая щекотала и раздражаланоздри.

Ангелина думала, что муж поведет ее на пристань, однако импредстояло дождаться вечера, а потому они зашли в трактир. Есть ей не хотелось,но, когда сели за стол, прекрасная рыба и свежие морские раки показались ейотменно вкусными. Де Мон спросил вина, и они с Ангелиною выпили по бокалукакой-то розовой кислятины – за удачу.

Наконец стемнело. Ангелина сидела как на иголках и былаошеломлена, когда муж повел ее не на улицу, а в пустую кухню, подвел к очагу ижестом приказал лезть в него.