Ангелина не умерла от страха тут же, на месте, лишь потому,что ей помешал приступ жесточайшего кашля, после которого саднило в горле, носветлее становилось в голове. Она вгляделась и поняла, что струи дыма уползаюткуда-то влево. Это означало только одно: их тянет сквозняком. Она вдругобнаружила, что, забывшись и безотчетно прикрывая рот и нос рукавом, бредет покоридору, оставив где-то позади в дымной серой мгле мертвого де Мона. У неещемило сердце от запоздалых сожалений о том, что они так и не поговорили подушам; Ангелине было стыдно – ведь он мог счесть ее всего лишь потаскушкой,которая гораздо более думает о любовных приключениях, кружевах и тряпках,нежели о судьбе страны, которую оставила разоренной и измученной войною. Могсчесть ее кем-то вроде Гизеллы д’Армонти. Ангелина невольно усмехнулась,вспомнив непристойную сцену, описанную де Моном. Да, это уж точно была мадамЖизель, ее ни с кем не спутаешь.

Однако же как невероятно странно судит судьба! Что толкубыло презирать Оливье, когда Ангелина и сама ни разу не вспомнила о побужденияхвысокой мести, приведших ее во Францию! Надо было стремиться в Париж,разыскивать мадам Жизель! Однако ребенок... Это ее несколько оправдало. А когдаАнгелина поверила, что можно будет увидеться с родителями, она и вовсе позабылао том зле, причиненном ей графиней д’Армонти, и готова была ринуться черезПа-де-Кале, даже не оглянувшись на былое! Не для того ли заградил ей рок путьиз Франции, чтобы она исполнила свою клятву расквитаться с Гизеллой д’Армонти?Ну, дай Бог только остаться в живых – и Ангелина клянется своей любовью кРоссии, к Никите, к родным, что заставит графиню пожалеть о содеянном ею.

Эта мысль вернула ее к действительности. Задумавшись, она непомнила, как шла, а теперь встревожилась: не миновала ли выход?

Но нет, струи дыма по-прежнему змеились впереди, вот толькопроход сделался уже: Ангелина двигалась теперь пригнувшись, задевая плечамистены. Потом ей пришлось согнуться в три погибели, затем вовсе опуститься начетвереньки... Она ползла, стирая в кровь колени, и старалась ни о чем недумать. Только благодаря отчаянному упрямству она еще как-то протискивалась вэтой крысиной норе, то и дело стряхивая с лица землю. «Это тебе дорогообойдется!» – сказал чей-то глухой голос – ехидный и насмешливый, и Ангелинаподумала, что, наверное, это уже подступила смерть и пытается заставить ее лечьи тихо умереть. Потом сквозь шум своего надорванного дыхания она снова услышалатот же голос: «Это же тебе не корзину рыбы купить! Человеческая жизнь недешевостоит!» Теперь голос звучал совсем близко... Ангелина подняла руку, слабовзмахнула ею... И невольно вскрикнула, больно ударившись кончиками пальцев огрубые доски.

Дверь!

Голоса раздаются из-за двери!

– Не пойму я – откуда этот дым ползет?! – воскликнул кто-то.

И тотчас отозвался голос, при звуке которого Ангелина едване умерла от счастья.

– Да я уж давно заметил. По-моему, за этой дверью что-тогорит.

Господи, это голос Оливье!

– Оливье! – закричала она что есть силы.

– Там ничего гореть не может, – ответил первый весьмакатегорично. – Ты же видишь – дверь заколочена, туда никто не ходит, а сталобыть, пожар устроить некому.

– Говорю тебе, оттуда тянет дымом! – возразил Оливье. – Нет,ты только погляди сюда!

– Ты вот что! – Первый голос вдруг стал угрожающим. – Еслихочешь, чтобы я обделал твое дельце, перестань задавать ненужные вопросы,понял? Ты в моем доме, и даже если здесь начнется пожар, тушить его – мое дело!А твое дело – бежать, понял?

– Да пожалуйста, – с обидой проворчал Оливье. – Я могу иуйти. Но тогда ты потеряешь хорошие деньги.

– Оливье! Спаси меня! – снова закричала Ангелина.

– Да у тебя и денег-то нет, – захохотал хозяин дома. – Самговоришь – деньги у дамы, а ее еще найти надо!

И тут Ангелина поняла: они же ее не слышат. И ничегоудивительного: она тоже не слышит ни одного своего слова.

– Клянусь, ты прав! – засмеялся Оливье. – Какого же черта мытут время теряем? Пошли скорее!

И Ангелина услыхала скрип отодвигаемых стульев, а потомудаляющиеся шаги.

Они сейчас уйдут, и тогда ее уже ничто не спасет!

Она кинулась к двери и принялась молотить в нее кулаками.

Ее окровавленные кулаки едва-едва извлекали слабый стук...такой слабый, что смертная тоска сдавила горло Ангелины и она лишилась чувств,так и не успев осознать, что стук ее все-таки достиг ушей тех, кто находился задверью, и два голоса в испуге вскрикнули:

– Кто там?!

...Когда Ангелина наконец добралась до бульвара Монмартр ивошла в низенькую, скрытую пышными кустами сирени калиточку в ограде своегодома, она была почти без памяти от усталости. Ветви с набухшимикоричнево-зелеными почками хлестали ее по лицу, хватали за платье, но онаничего не чувствовала. Говорят, перед умирающим в одно мгновениеразворачивается вся его жизнь, а ведь Ангелина в Мальмезоне, в доме бывшейимператрицы, воистину смотрела в глаза смерти! Но не только прошлое терзалоее... Прошлое, как всегда, слишком тесно сплеталось с настоящим.

И Ангелина ничуть не сомневалась: ее ждут новые испытания.

Она с тоской взглянула на еще голые, но обещающие скорыйцвет ветви сирени. Ни один цветок Ангелина так не любила, как сирень, этунепременную жительницу старых русских дворянских усадеб. И в Измайлове, и вЛюбавине была роскошная сирень...

Закрытый гроб с телом Ксавьера де Мона, который Оливье иАнгелина привезли из Кале, был полностью скрыт под пышными бледно-лиловымисоцветиями. Чтобы украсить гроб, Ангелина велела тогда, не жалея, обломать всекусты, однако сиреням это, похоже, пошло лишь на пользу: они разрослись ещепышнее.

Детский смех долетел до нее с лужайки, и Ангелинавстрепенулась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее в этом убогом нарядецветочницы, однако не удержалась, чтобы не выглянуть украдкой.

Юленька лежала на перине и играла со своим щенком,увальнем-сенбернаром, который был тоже еще совсем дитя, но рос куда быстрее своейхозяйки. Нянюшка Флора смотрела на эту сцену с видом покорной мученицы: онабоялась собак, и бесстрашие Юленьки не только удивляло няню, но и приводило втрепет.

– Умоляю тебя, Жюли, не трогай его зубы! – кричала нянюшка.