– Разрешите подумать, товарищ командующий? Бессоноввидел, как подполковник Курышев неспешно и аккуратно, точно крошки хлеба,сгребал с карты комочки земли, текущей из-под накатов. Это представлялосьБессонову неестественным, ненужным, как неудавшаяся разведка, как горячая,ломящая боль в ноге, и он вдруг подумал: "Водки бы выпить, голова стала быясной, отпустила бы боль, легче стало бы!" Но тотчас удивился такомунеожиданному желанию, этой мысли об облегчении, пережидая раскаленную боль вголени, мешавшую ему сосредоточиться и злившую его.

Шестиствольные минометы прекратили обстрел НП, но блиндаж,как плот в темноте, плыл среди качавших его орудийных выстрелов и разрывов,среди пулеметных волн, бесперебойно хлещущих впереди по этой темноте. И вприглушенных накатами звуках Бессонов почему-то особенно выделял гудение танкови разгоряченно-частую дробь автоматов, на слух с севера и юга охватывающихвысоту, казалось, уже отрезанную от армии, от корпусов, от дивизии - от всегоокружающего мира.

– А я тебе сказал, - хоть сам из пистолета стреляй,дошло? Пропускай через себя танки, а стой, ясно?

Бессонов поднял голову, и лицо его передернулось, выразилострадание. Во второй половине блиндажа зуммерили, звенели, перебивая другдруга, телефоны, прорывались надсадные голоса, и явственно покрывал этот шумбаритон Деева, выкрикивающий команды вперемежку с руганью и угрозами:

– Отойдешь на миллиметр - лучше сам себе семь граммовпусти в лоб, Черепанов! Дошло? Вся артиллерия у тебя там, все противотанкисты -плюнуть негде! Знаю, что окружают, так что - "караул" кричать?Стоять, как… хоть душа из тебя вон!.. Откуда еще танки, когда переправаразрушена? Бредишь?..

Бессонов слышал это и понимал, что командир стрелковогополка Черепанов докладывал о том, что обойден с флангов танками, дерется вполуокружении, просил поддержки, но Деев, не обещая помощи, отвечал на этословами гнева и в обстановке смерти советовал избавление смертью, если невыдержит… А Бессонов сидел здесь, в отдельном отсеке, и не имел прававмешаться. Деев выполнял приказ, который он отдал, - стоять до последнего, ибыло бы нечеловечески трудно посмотреть ему в глаза, тоже ожидающие помощи,хотя полковник и знал бесповоротную значимость приказа своей дивизии, принявшейстрашный танковый удар, положенный судьбой, как это бывает на войне, где нетвыбора.

– Ты мне, Черепанов, лазаря не пой! - кричал в нервнойвзвинченности Деев, срываясь на отчаянные нотки. - Я что - не понимаю? Сказано- все! Завяжи пупок тремя узлами - и стой! Артиллерия тебя на полный дыхподдерживает! Не видишь, а я вижу! Что плачешься - терпи! Стой, как девицаневинная, кусайся, царапайся, а держись! Больше не звони с этим! Слышать нехочу!..

"Деев выполняет мой приказ, но что он все-таки думает,отдавая эти команды?" - опять мелькнуло в голове Бессонова.

На секунду он встретился глазами со взглядом начальникаразведки. Тот уже не стряхивал с карты крошки земли. Но тихое, невысказанноеосуждение и вместе просьба о помощи были в умном и утомленном взглядеподполковника Курышева. Он отлично понимал обстановку, сложившуюся в дивизии,понимал по этим звукам боя, по этим командам Деева в другом отсеке блиндажа. ИБессонов потер ладонью лоб, сказал не то, что хотел сказать, и не то, чтодумал:

– Говорите, подполковник. Я вас слушаю.

– Товарищ командующий, - ровно начал Курышев, -кажется, обозначилось окружение дивизии…

– Уверены?

– Да, по-моему, и энпэ обходят танки, товарищкомандующий.

Бессонов посидел с минуту и, как бы очнувшись, усталопосмотрел на начальника разведки, затем встал, проговорил с жесткимлюбопытством:

– Не договаривайте. Хотели сказать, что мы сами можемпревратиться в "языков"? Так, по-видимому, подполковник?

– Я говорю об объективной обстановке, товарищкомандующий, - прежним ровным голосом объяснил подполковник. - Через некотороевремя немцы могут перерезать связь. И тогда мы потеряем нити управления.

– Благодарю за объективность, подполковник. Но поканити управления еще существуют, - сказал Бессонов. - И приказа об"языке" я не отменял. Даже если нас с вами возьмут в плен. Что весьманеприятно.

Он снял телефонную трубку.

– Командующего артиллерией… Работает связь? Ну, вот иотлично. Дайте Ломидзе.

Потом, узнав в трубке несколько гортанный голос генералаЛомидзе, заговорившего с акцентом: "Совсем взбесились у вас фрицы, товарищпервый…", - перебил его вопросом:

– Есть возможность использовать сорок второй полкреактивных минометов на направлении Деева?

– Отдаю приказ, Петр Александрович. Использовать противтанков? Так я понял вас?

– Вы правильно поняли.

В другой половине блиндажа, прокуренной до сизого тумана, вкотором передвигались фигуры офицеров, трещали телефоны, Бессонов незадержался. Лишь заметил среди работников оперативного отделения высокую фигуруполковника Деева, не сказал ни слова и, палочкой толкнув дверь, вышел изблиндажа. Майор Божичко последовал за ним.

– Товарищ командующий! - из беспрерывного звонателефонов за спиной прозвучал охриплый баритон Деева. Бессонов вышагнул втраншею.

Еще не стемнело совсем, а мороз к вечеру неистово окреп.Колюче ошпаривающим ветром дуло со стороны темно-малиновой, придавленной кземле щели заката, и ветер из стороны в сторону мотал над высотой гремящуюпальбу боя. Сильно несло сметаемой с брустверов ледяной крошкой; как битоестекло, кололо в губы. И от сигнальных ракет, круто сносимых ветром вокруг НП,появилось ощущение, что высота сдвигалась куда-то над огнями и пожарами,разверзшимися внизу.

Мощными кострами горела станица на берегу, а везде побагровому снегу, будто по окрашенной скатерти, рассыпанно ползли,останавливаясь, ощупывали что-то хоботами орудий черные с белыми крестамиядовитые, огрузшие пауки, разбрасывая впереди себя огненную паутину Огненнаяпаутина зигзагами оплетала, стягивала кольцом далеко видимый сверху берег, а в этомкольце - красные оскалы наших батарей; автоматные трассы взметались веером надвысотой.

Майор Божичко, навалясь на бруствер, с недовериемвглядывался в низину перед рекой, явно стремясь убедиться, как близко бойподошел к НП. Задушенные ветром ракеты падали на скатах высоты, пули птичьимиголосами цвикали над бруствером - автоматчики уже были на этом берегу реки.

– Товарищ командующий, разрешите обратиться? Бессоновафизической болью коснулся сорванный, хриплый голос полковника Деева, заставилего обернуться. Несколько секунд он стоял, не торопя доклад Деева, догадывался,о чем тот скажет.

Силуэт Деева казался неподвижно огромным, загородившимпроход в траншее; при взлете ракет возникало его лицо, молодое, с горячечными вотчаянии глазами, ищущими что-то в лице Бессонова - помощи, облегчения длясвоей дивизии, надежды, и едва свет ракет опадал и темнота омывала этоневыносимое выражение, Бессонов испытывал такое чувство, точно чьи-то пальцы нагорле отпускали его.