Никто не скрывал облегчения, когда Доминика на следующее утро улетела в Сан-Франциско. Накануне у нее не было времени еще раз повидаться с семьей после ужина, и девушка тихо радовалась, что у матери и отчима хватило ума оставить малышей в отеле с няней и за столом были только взрослые.

В этом году они не собирались в Саутгемптон, потому что Доминика работала в Сан-Франциско, и решили провести два месяца в Сен-Жан-Кап-Ферра. Доминика же надеялась, что не увидит их до Рождества, и молила бога, что бы они перестали рожать детей. Она и так считала, что они с трудом справляются с этими двумя, которые вечно вопили, носились, хотели то есть, то пить, пачкали подгузники, шлепались и набивали синяки и шишки. Она не понимала, как можно вынести все это. Глядя на них, Доминика все больше утверждалась в своем решении никогда не выходить замуж и не иметь детей.

По дороге в аэропорт Гаэль высказала мужу опасение, что у Доминики вряд ли когда-нибудь будут дети: на брата и сестру она едва смотрела, когда сталкивалась с ними, и, кроме раздражения, никаких эмоций они у нее не вызывали.

— Думаю, моя дочь просто карьеристка, — вздохнула она грустно и, нагнувшись, поцеловала Дафну.

Гаэль была счастлива: у нее прекрасные дети! Она любила Доминику, но наконец поняла, что, как бы ни пыталась, они никогда не будут близки. Оставалось надеяться, что, когда Доминика станет старше и, возможно, обзаведется семьей, они смогут быть друзьями. Трудно смириться с тем, что она не всегда понимает собственную дочь, не может достучаться до нее, потому что Доминика не позволяет. Временами они терпеть не могли друг друга. Гаэль больше не пыталась делать вид, что все хорошо. Доминика часто была слишком резка, и этим отличалась от матери.

Сама Гаэль не уставала благодарить Господа за то, что у нее есть дети и Кристофер. Каждая минута и каждый день ее жизни были разными. И в свои сорок четыре она ничего не хотела менять. Ее жизнь в Нью-Йорке казалась далеким сном, Роберт — добрым волшебником из прошлого, а Доминика — фантомом, за которым, сколько ни гоняйся, не успеешь.

Это лето на Кап-Ферра они провели замечательно. Здесь не было той напряженности, что в Саутгемптоне. Они полюбили этот арендованный дом, куда могли приезжать их парижские друзья. Он был большой и роскошный, с бассейном. Им нравилось гулять по берегу, ужинать в ресторанчиках на открытом воздухе, пока Дафна и Пьер спали в коляске, а потом допоздна беседовали с друзьями. Это было типично французское лето.

Уже год как особняк на авеню Фош стал их собственностью. В доме сделали ремонт, поменяли обстановку.

Гаэль несколько раз звонила Доминике в Сан-Франциско. Дочь сообщала, что ей нравится и летняя работа, и сам город. Она обрела там новых друзей, тоже недавних выпускников, которые собирались продолжить учиться в бизнес-школе Стэнфордского университета. Сама же Доминика по-прежнему стремилась в Гарвард.

В конце августа Гаэль и Кристофер с детьми вернулись в Париж. Дафна в этом году должна была пойти в начальную школу. Пока она была на занятиях, с Пьером оставалась няня, которую Гаэль наняла сразу по возвращении. Каждый день она водила его на прогулку в парк, а вечера и уик-энды с детьми проводили родители.

Гаэль подумывала купить домик в Нормандии, куда можно было бы съездить на выходные, и собиралась начать поиски, но случилось непредвиденное.

В конце сентября у Пьера неожиданно поднялась температура. Среди ночи его плач разбудил ее. Гаэль заподозрила, что у него болит ухо. У ребенка была температура сорок градусов. Промучившись до пяти утра, она позвонила доктору, и ей предложили привезти ребенка в больницу. Гаэль дала малышу две таблетки детского аспирина и, пока не заснул, ходила с ним по комнате. Утром, едва Пьер проснулся, она завернула его в одеяло и повезла в больницу. Кристофер остался дома с Дафной, пока не придут няня и домоправительница. К тому времени как Гаэль добралась до больницы, ярко-синие глаза Пьера словно заволокло пеленой, а полчаса спустя он впал в кому.

В отделении скорой помощи ей сказали, что у ребенка менингит. Гаэль в истерике позвонила Кристоферу. К полудню, когда она стояла одна в коридоре детской больницы «Неккер», все было кончено. Пьер так и не пришел в сознание. Ей объяснили, что такое случается: дети очень быстро сгорают от болезни. Она словно в бреду вышла на автостоянку в ожидании Кристофера. Он оставил Дафну с няней, как только та пришла, и примчался в больницу. Гаэль была вне себя от горя, что-то несвязно бормотала, а потом они с Кристофером стояли и плакали вместе, в отчаянии цепляясь друг за друга.

Похороны состоялись через два дня. Они положили сына в землю в крошечном белом гробике, расписанном голубыми цветами. Случившееся не поддавалось осознанию, а Дафна была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Она все время спрашивала, где Пьер, потом нарисовала, как он взлетает на небеса, но у Гаэль не было сил взглянуть на рисунок. Она сидела, застыв от скорби; не в лучшем состоянии был и Кристофер.

Гаэль, рыдая, позвонила Доминике и попросила прилететь на похороны. Последовало короткое молчание. Голос был сочувственным, а решение — недвусмысленным.

— Не могу, мама. Только что начались занятия, и выходные брать нельзя, тем более несколько дней.

— Даже на похороны брата? — выкрикнула мать.

Доминика не сказала, что не считает Пьера братом. Это просто дурацкая ошибка матери. Как и Дафна. Ей было жаль их обоих: мать и Кристофера, — но она давно решила, что все они не ее семья, а семья матери. И отпрашиваться в самом начале семестра из-за них она не может.

Доминика так и не приехала. Гаэль хоть и любила ее, теперь отчетливо понимала, что никогда не простит.

Долгие месяцы после этого Гаэль жила как в тумане, в безмолвном ледяном мире. И она, и Кристофер понимали, что жизнь больше никогда не будет прежней. Они потеряли ребенка, сына.

Только весной Гаэль смогла наконец говорить о Пьере без слез, хотя эту потерю ей никогда не забыть.

Доминике она звонила крайне редко, говорила ледяным тоном, больше не пытаясь сблизиться с дочерью.

Как-то они с Кристофером гуляли в парке, присели у озера передохнуть, и она ни с того ни с сего вспомнила про Ребекку. Кристофер знал эту историю: ведь именно из-за потери лучшей подруги Гаэль согласилась стать хранителем музея. Сегодня она впервые рассказала о Жакобе, который вылез из окна и скрывался за трубами канализации, как она прятала его в сарае, а потом отвезла в безопасное место. Муж слушал ее молча, совершенно потрясенный. Она поделилась с ним этой историей только после потери Пьера, и он был глубоко тронут.

— Ты никогда не пыталась узнать, как сложилась его судьба?

Если он выжил, то теперь это взрослый мужчина.

— Нет, — тихо ответила Гаэль. — Но были и другие, много…

Она вспомнила о девятилетней Изабель, которую везла на тракторе, о младенцах, других детях, которым грозила смерть.

— Я никогда не могла понять, как это возможно — отдавать детей в чужие руки, но другого способа их спасти не было.