– Замечательная. Я, кажется, видела ее – то ли в кино,то ли в театре. Она удивительная актриса. Ее нельзя не запомнить.

– Да. Самая лучшая. Она выходит замуж.

– Да, я слышала. Прости.

– Она выходит замуж, – не слушал меня Олег, – онавыходит замуж за человека, которого полюбила. Я убиваю человека, которогоникогда не видел. Веселенький финал.

– Все будет хорошо.

– Тебе виднее. Ты уже убрала двоих. В любом случае –хорошо не будет, даже если я спасусь. Уходи.

Мне нечего было сказать ему – я вышла из комнаты, плотноприкрыв за собой дверь.

…Когда я вернулась, торжество уже началось. ГербертРафаилович встретил меня укоризненным поцокиванием языком – как раз в стилепатриарха разросшегося армянского рода: «Ну, гдэ ты ходышь, прэлэсть моя? Гдэпэрэдник?» Я пролепетала что-то невнятное, но он даже не стал меня слушать –нужно было подавать горячее. Он лично поставил мне на поднос гораздо меньше тарелок,чем другим официанткам, чертов толстый опекун, он действительно решил подснятьменя, что ж, тем лучше. Стараясь элегантно удерживать равновесие, я появилась впритихшем, деликатно стучащем ножами и вилками зале и увидела его.

Валентина Константиновича Кожинова.

Я узнала его сразу. Фотографии, которые показывал намЛапицкий, не могли передать того ощущения силы и уверенности, которое исходилоот этого человека и заполняло каждый уголок остающегося свободным пространства,но все остальные детали совпадали. Столик его, окруженный корзинами с цветами,стоял на возвышении: все было продумано, все линии зала пересекались именно вэтой точке, все подобострастные взоры были обращены к нему. За его спиной,полускрытый цветами, маячил телохранитель – слишком внимательный, слишкомнастороженный, слишком ненавязчивый, слишком незаметный, – настоящийпрофессионал: штучный товар, дорогой, как лошадь ахалтекинской породы. Ничегоне скажешь, Лапицкий все просчитал, он основательно подготовился к отстрелу,решив пожертвовать хорьком-Фигаро, он был прекрасно осведомлен.

Бедный загримированный баловень судьбы!

Но даже не это поразило меня: за столиком, рядом сКожиновым, сидела Марго. Неужели это тот самый человек, так поразившийстрастную натуру Марго?..

«Я люблю его, мальчик. Я просто жить без него не могу. Яумру без него», – кажется, так она сказала в гримерке у Олега. Я чуть невыронила свой злополучный поднос. Будь все проклято!

В открытом вечернем платье, с минимумом драгоценностей, стяжелыми волосами, небрежно собранными на затылке, она была удивительнокрасива. Она была самой красивой из всех. Роскошные девицы, спутницы теневых илегальных воротил, как будто бы сошедшие с подиума, меркли рядом с ней, – можетбыть, Олег прав: это удивительная женщина.

Цветы все прибывали. Прибывали и подарки: каждый изприсутствующих считал своим долгом поздравить именинника, рассыпался вздравицах и прикладывался к ручке спутницы Кожинова. Рядом с Марго всевыглядело пошловато-ненастоящими. Все, кроме Кожинова. Они казались идеальнойпарой: сильный мужчина и слабая женщина. Ее присутствие здесь было немногонеестественным, но Марго, кажется, не замечала этого. Она смотрела только нанего. Она даже не думала скрывать своих чувств.

Я подумала о том, что через полчаса его не будет в живых и ябуду одной из тех, кто спустит курок, – что станет делать она?

Подавленная, с трудом обслужив два столика, я вышла из зала.

Когда потребовалась очередная перемена блюд, банкет,приправленный выступлением звезд и звездочек, которых не смущала жующаяпублика, был в самом разгаре. Кусая губы, двигаясь как в тумане, я судорожновысчитывала номера: сейчас отработает положенные ей романсы знойная цыганистаясубретка с томным голосом, как раз в стиле окружения Кожинова. А вот па-де-деуже не будет: балетных куколок должны были выпустить сразу же за Фигаро.

Пора.

Никем не замеченная, я прошла к подсобке, нащупала рукойпрохладный кирпич – он поддался удивительно легко – и вытащила маленькийпистолет. Такой я уже держала в руках и даже несколько раз стреляла из него понастоянию Лапицкого. Как только я почувствовала его невесомую успокаивающуютяжесть, волнение прошло. Спрятав оружие в крохотн??й наколке и взяв по ходуподнос, я вернулась в зал – именно тогда, когда было нужно, должно быть, Лапицкийсейчас был бы мной доволен: ничего подозрительного, чересчур предупредительная,не знающая правил подобных банкетов официантка, которая следит за тем, чтобы настолах не скапливалось больше двух грязных тарелок одновременно. И именно дляэтого я здесь нахожусь. Беспроигрышная позиция.

Свет в зале был погашен, а софиты выставлены точно так же,как на утомляющих репетициях номера Фигаро.

Сам Фигаро был в центре светящегося круга.

Я знала его номер до мелочей: фламенко, начало монолога,пистолеты, обернутые в фольгу… Я знала его номер до мелочей, но он, как всегда,поразил меня отточенным актерским мастерством. Голос Фигаро бросал вызовсильным мира сего, трудно было бы представить более неудобные реплики длянабившихся в зал воров и воришек; но это было уже неважно, Фигаро всовершенстве овладел искусством держать публику. В звенящей тишине онприближался к столику, за которым сидели Кожинов и Марго. Но и этого никто незамечал: случайно выстроенная мизансцена, единственно удачное решение, только ивсего. Мне с трудом удалось избавиться от магии его движений, сброситьнаваждение и оценить обстановку трезвыми глазами.

Я сразу нашла свою исходную позицию: крохотный пятачок заколонной рядом с одной из почти незаметных дверей, самое темное место в зале,отсюда меня никто не заметит. Я, как опытный ночной грабитель, проскользнула втемноту и слилась с колонной.

А Фигаро уже приступил к пожиранию шоколада: бритвенныйприбор, а затем пистолеты. В зале раздались смешки и похлопывание.

Но теперь я смотрела только на ленивого телохранителя:настороженные цепкие глаза, которым плевать на все лицедейство мира вместевзятое. Как только Олег вытянет свой пистолет, он пристрелит актера как собаку,в этом я не сомневалась.

Парень не жилец, ясно.

Напряжение росло. Сейчас он откусит дуло последнегопистолета, почему, черт возьми, в тире я посылала пули только в «молоко»?!.Решение пришло мгновенно, независимо от меня: мальчик, который в первую ночьсказал, что верит мне, который звал меня с собой на свободу, который терпеливо ждалменя в крытой галерее, – он не должен погибнуть! Он должен успеть на самолет вПариж в ноль пятьдесят.

…Он все-таки сделал то, на что его натаскивали, несмотря насидящую рядом счастливую Марго, женщину его жизни.

Он выстрелил. Четыре глухих хлопка, следующие один задругим.

Наши выстрелы прозвучали почти одновременно, я дажеопередила его на какую-то долю секунды. Но я не стреляла в того, в кого должнабыла стрелять. Кожинов интересовал меня меньше всего, это и без меня сделаетОлег. Телохранитель Кожинова, дорогой ахалтекинский жеребец, рухнул, как сноп,с дыркой в голове. Но прежде он все-таки остановил взгляд на колонне, закоторой стояла я, в его глазах даже мелькнуло профессиональное озарение,смутное предчувствие догадки. На большее его не хватило. И это была моя работа,отличная работа, выполненная с ледяной головой. Теперь у тебя есть шанс,Фигаро, настоящий шанс.