Но телохранитель за спиной босса никого не интересовал, самбосс, после четырех хлопков, которые даже сначала никто не принял за пистолетныевыстрелы, заваливался на стол, заливая кровью белоснежную скатерть, цветы иплатье Марго.

Четыре выстрела. Почему четыре, тупо думала я, ведь у Олегабыло только три патрона. Мой выстрел не в счет, он был адресован другомучеловеку…

Марго не кричала. Ее лицо исказила судорожная улыбканепонимания, не обращая внимания на темную кровь, забрызгавшую ей платье илицо, она склонилась над телом Кожинова, нежно и трепетно, так же, каксклоняются надо лбом больного ребенка. Происходящее не укладывалось в ее гордойголове.

«Милый, милый, что с тобой?» – в каждом углу огромного заласлышался ее просящий шепот.

Этот шепот влюбленной женщины, казалось, парализовал Олега,он терял драгоценные секунды всеобщего замешательства – одну, две, три…

– Марго! – он и не думал бежать, завороженный женщиной,которую любил. – Марго… Я не…

Это были его последние слова. Он упал, изрешеченный пулями,стреляли сразу из нескольких мест – все уже пришли в себя. Визг женщинпереплетался с деловитым спокойствием мужчин, бросившихся к столику Кожинова.

И молчанием Марго.

Убитый актер, лежащий в луже крови на натертом до блескапаркете, казалось, никого не интересовал. Я знала, что это лишь вопроснескольких секунд, может быть – минуты.

Нужно уходить, ему ты не поможешь, ты сделала все, чтомогла, трезвая Анна.

Стараясь не привлекать внимания, я вышла из зала, крепкоприжимая к груди поднос, который заслонял пистолет, и зажимая рот рукой:скромную девушку стошнило при виде обильно льющейся крови, только и всего.

Должно быть, у меня получилось довольно правдоподобно: никтоменя не задерживал, никому до меня не было дела. Увидев на пути в коридорподсобки стайку праздных официанток, я сказала срывающимся придушенным голосом:

– Там… Там убили… Хозяина убили…

Девушки бросились к дверям в зал, которые еще никто недогадался закрыть. Это предоставило мне свободу маневра: все так же имитируяшоковое состояние (на всякий случай) и держась за стену, я добрела до подсобки,как в тумане спрятала пистолет, предварительно стерев с рукояти отпечаткипальцев официантской заколкой. Но стоило мне заложить кирпич на место, в дверяхподсобки выросла туша Герберта Рафаиловича.

– Что ты здэс дэлаэшь? – спросил он. Ни следа отармянской вальяжности в голосе и фигуре.

– Там . Убили… – попыталась выкрутиться я.

– Знаю. Что ты здэс дэлаэшь?

– Ничего.

Его моментально ставшие холодными и собранными глаза ощупалименя.

– На выход, бистро, – властно сказал он. – Чэрэз пятьминут закроют всэ двэри.

– Что? – не поняла я.

– Чэрэз чэтыре. Машина за углом, «пятерка», пикап.

– Вы? – Я не могла поверить. Толстый метрдотель тожеучаствует в этом грязном деле. – Вы тоже…

– Бистро, прэлэсть моя!

Я подчинилась, я сразу же нашла заботливо открытую дверь,указанную армянином, – она выходила на улицу, в тыл дому, пробежала до угла исела в «пятерку». За рулем околачивался Виталик.

Совершенно опустошенная, я легла на заднее сиденье и толькотеперь почувствовала настоящую тошноту. Виталик резво взял с места.

Несколько минут мы ехали молча.

– Как прошло? – наконец спросил Виталик.

– Лучше не бывает, – мне не хотелось разговаривать.

– Мужичок-то наш уже того… У святого Петра? Я вспомнилазалитые кровью грудь и лицо Кожинова, квадратную челюсть, превратившуюся вкрошево.

– Не знаю. Да.

– Ну, с боевым крещением, королева. Добро пожаловать вряды ниндзя-черепашек.

– Оставь меня в покое.

– А говорила, не справишься. – Виталик никак не хотелзаткнуться. – Видишь, глаза боятся, а руки делают. А актеришко? Тоже Богу душуотдал?

– Замолчи.

– Ладно, молчу.

Он действительно затих, и остаток пути мы ехали молча. Ядаже не следила за дорогой, все будет так же: дурацкий особняк, решетки наокнах, кроссворды Виталика. А может быть, они потеряют ко мне всякий интерес? Иостаток жизни я буду вынуждена гнить в этой образцово-показательной тюрьме скамином, лишь изредка выезжая на королевскую охоту?..

Первые приступы тошноты прошли, и неожиданно пришел покой.Именно это чувство должна испытывать Анна: сделала свое грязное дельце икрасиво ушла. Красиво уйти – в этом есть смысл. Я старалась не думать о Марго иОлеге, я ни в чем не виновата, я искренне пыталась спасти его, я даже рискнуласвоей жизнью. Ничего не получилось. Не нужно тебе никого спасать, Анна. Ты неспасительница. Судьба очередной раз ткнула тебя в твое собственное корыто: кчерту сантименты, будь собой. Ты неплохая машина для убийств, пора выходить напрофессиональный уровень. Эта мысль убаюкала меня, и, незаметно для себя, яуснула.

…А проснулась от тяжелого удара по щеке, это не былатеатральная пощечина Олега, так бьют собаку за лужу на персидском ковре.Вскрикнув от боли, я открыла глаза: в машине сидел Лапицкий. Его лицо сияло,даже складки у рта разгладились, а жесткий подбородок стал мягче.

– Это тебе за самодеятельность, – сказал он суровымголосом, совершенно не соответствующим смягчившемуся подбородку. – Твоесчастье, что все срослось как надо. Зачем ты убила телохранителя?

– Вы и это знаете?

– Хотела спасти этого сопляка, да? В кого тебеприказано было стрелять?

– Какая разница, если они оба мертвы. Все получилосьименно так, как вы хотели. Теперь вам дадут звезду. На грудь и на погоны.

– Ты дура. Говори, хотела вытащить и помахать платком ваэропорту? Хотела спасти?

– Да, да, да…

– Ну что ж, ты дала ему шанс. Он им не воспользовался,это было его право.

– Я сделала это только потому, что вы обещали емусвободу. Вы, а не я. Обещания нужно выполнять, вас этому не учили в вашемгнусном ведомстве?

– Ты решила выступить в роли моего адвоката? Я в этомне нуждаюсь. А вообще, ты молодец. Девка что надо. Я в тебе не ошибся. Истреляешь идеально, когда хочешь. А здесь нужно вдохновение, наитие, по-другомуне назовешь. Я знал, что ты такая. Тебя не взнуздать.

Странная характеристика. Я ожидала чего угодно, только неэтого. И в то же время в глубине моей души рос протест против этого человека,который обращается с моей жизнью как хочет. Давно пора поставить его на место.

– Слушай, ты, дерьмо, – твердо сказала я, глядя передсобой. – Ты можешь использовать меня как хочешь, ты можешь держать меня засвоими сраными решетками сколько угодно, но не смей называть меня девкой. Можетбыть, я и была девкой, но только не для тебя. Иначе ты плохо кончишь, обещаютебе. Ты ведь знаешь мой послужной список.