– Вот скажи ты мне, святое чадо, есть Бог али как?

Вопрос для семнадцатого века был неожиданный, дажекрамольный – за него, пожалуй, церковь могла и на костер отправить. Но какответить, Ластик знал. Был у него с папой не так давно на эту тему серьезныйразговор.

И старику он сказал то же, что ему в свое время папа:

– Коли веришь – обязательно есть.

– Я-то верю. Как же без Бога? И зачем тогда всё? – Стариквздохнул. – Значит, есть. Ладно. А он добрый, Бог-от?

Это был тоже вопрос нетрудный.

– Коли есть, то уж конечно добрый. Иначе он был бы не Бог, аДьявол.

– Добрый? – повторил старик и вдруг тоскливо-тоскливоговорит. – А чего ж тогда у Него на свете так погано? Вот у меня семья была,большая. Пшенична хлеба, конечно, не едали, но и лебедой брюхо не набивали.Неплохо жили, грех жалиться. Только налетели крымчаки, всю деревню пожгли, всехпоубивали: старуху мою, двух сынов с женками, внуков одиннадцать душ. Сам-то яс меньшой внучкой в сене спрятался. Горе, конечно, но я на Бога не роптал. Дажесвечку поставил, что оставил Марфушку, самую любимую из всех, мне в утешение. Ав прошлый месяц мор был, и Марфушка тоже померла. Вот и скажи ты мне, как тыесть ангел, на что это Богу понадобилось, ради какого такого промысла?

Думал Ластик, думал, что на это ответить, но так ничего и непридумал. Честно сказал:

– Не знаю…

Старик очень удивился. Покосился на Око Божье, сверкавшее нагруди у князь-ангела.

– Ну уж если ты не знаешь, значит, ответа на земле недождуся. Видно, помру – тогда и раз-объяснят.

И побрел прочь, понурый. Комментарий Штирлица был таков:

– Движение по Садовому Кольцу затррруд-нено в обоихнапррравлениях.

Увы, не нашел Ластик, чем утешить старика. Можно было,конечно, пообещать: «Ничего, лет через 400 на свете получше станет», тольковряд ли он бы утешился.

А жизнь у них тут в 1606 году и впрямь была поганая.

Хотя, с другой стороны, это смотря с чем сравнивать. Если спрежними царствованиями, то все-таки стало получше. Когда новый государь впрошлом июне торжественно въезжал в покорившуюся Москву, весь город трепетал отстраха. Известно, что всякое правление начинается с казней, потому что надобновнушить подданным трепет и уважение к власти. Тем более Дмитрий много пострадалот врагов и сердцем от этого должен был ожесточиться. Да и помнила Москва, чейон сын – такого государя, как Иван Грозный, нескоро забывают.

Ни в первый, ни во второй день никого не четвертовали, неколесовали, даже не повесили, и тут уж москвичи затряслись по-настоящему –видно, готовил победитель какую-то невиданно лютую кару. Юродивые сулили плачвеликий и скрежет зубовный, приближенные Годуновых прощались с семьями, анекоторые с перепугу постриглись в монахи, надеясь, что это спасет их отмученической смерти.

С недельку столица трепетала, потом понемножку сталауспокаиваться. Ибо – чудо чудное – ни одной головы с плахи так и не покатилось.Царь вел себя странно.

И невдомек было боярам и простолюдинам Русского государства,что это называется «Первый этап построения нового общества».

Юрка говорил Ластику: «Известно из античной истории (а ее онзнал изрядно – и в 5 классе успел Древний Мир пройти, и в Польше книгпоначитался), что существует два способа править: страхом и любовью. По-второмуна Руси никогда еще не пробовали».

Первый этап построения нового общества был такой: излечитьнарод от постоянной запуганности, дать понемногу распробовать, что такоемилостивое и справедливое правление.

Времени, конечно, прошло немного, вековой страх так быстроне выведешь, и все же без трупов на виселицах, без выставленных на всеобщее обозрениеголов и отрубленных конечностей Москва задышала вольготнее, повеселела.

Раньше всё было нельзя: ни песни петь, ни музыку слушать,даже за тавлейное баловство (то есть обыкновенные шашки), не говоря уж обазартных играх, сурово наказывали. Любая вольность, любая забава почиталась загрех и преступление. Теперь же по улицам в открытую ходили скоморохи, на рынкахпестрели балаганные шатры, парни с девками катались на качелях, а каждую неделюцарь устраивал для народа какое-нибудь празднество или зрелище.

Со второй важной задачей – победить в стране голод –совладали без большого труда. Борис Годунов был скареден, со всего государстватянул деньги, а расходовал скупо. Дмитрий же велел закупить много зерна,продавать его дешево, и Русь впервые за свою историю досыта наелась хлеба. «Ужна что, на что, а на ржаную муку средств в казне всегда хватит», – говорилЮрка.

Так-то оно так. Вроде бы никогда еще страна не жила стольсытно и спокойно, а все равно вон и моровые хвори (эпидемии) опустошают целыеместности, и крымские разбойники бесчинствуют… Ох, далеко еще до «новогообщества».

Несчастного старика Ластик, конечно, велел накормить и датьприют. Но настроение стало совсем кислое.

С третьим делом, правда, вышло удачнее.

К князю Солянскому за судом и правдой пришел Китайгородскийкупец с приказчиками.

Дело в том, что в Московском государстве юридической системыв общем-то не было. То есть, если человек совершил преступление, за карой делоне станет – в два счета кнутом обдерут или башку оттяпают, но вот если какоеспорное дело, выражаясь по-современному, из области гражданского права, тообращаться за разбирательством особенно некуда. Дмитрий Первый задумал ввести вцарстве суды, где всякие дела решались бы быстро и без мздоимства, но эторабота долгая, не на один год. Пока же жители поступали по старинке: в деревнешли за приговором к помещику, в городе к какому-нибудь уважаемому человеку –епископу или боярину.

Судебные дела Ластик больше всего не любил. Только куда отних денешься. Назвался князем – полезай в кузов.

А тяжба у купца была вот какая.

У него в лавке из мошны пропала вся дневная выручка, трирубля с двумя копейками, деньги немалые. Доступ к ним имели только приказчики –те шестеро парней, кого он привел на суд. И попросил князюшку указать, кто изних вор, кому из них за покражу правую руку рубить.

Ну, это была не штука, на подобных расследованиях Ластик ужеуспел поднатореть.

Купчине строго сказал:

– Ныне за воровство рук рубить и казнить не велено, государьзапретил.

А парням велел встать в ряд.