Когда тебе в шестнадцать лет говорят, что у тебя не будетдетей, это вовсе не выглядит страшным. О детях в таком возрасте вообще недумаешь. Думаешь о любви, прекрасной, страстной и на всю жизнь. Я былаобыкновенной девочкой и тоже о ней мечтала. Правда, я никогда не былакрасавицей, но благодаря папиным связям была очень модно одета и вниманиемальчиков все-таки привлекала. На первом курсе за мной ухаживал очень славныйпарень, третьекурсник, и мне даже казалось, что я влюблена в него по уши, нокогда дело дошло до главного… Этого «главного» мне вовсе не хотелось, но японимала, что «так надо», если я хочу удержать своего возлюбленного и вообщебыть «на уровне».

Это было ужасно. Больно. Страшно. Перед глазами все времястояли те четверо, и мне казалось, что меня снова насилуют в темном пустомскверике, и я плакала, отбивалась и просила: «Не надо, не надо, перестань!» Мойпоклонник был разочарован и больше ко мне никогда не подходил.

Мне было двадцать, когда в точности то же самое произошло вовторой раз, уже не со студентом, а с молодым неженатым научным сотрудникомодного московского музея, куда мы приходили на практические занятия. Мнеказалось, что у нас с ним так много общих интересов и он такой образованный,такой тонкий и вообще совершенно замечательный. Но я снова кричала, плакала,отбивалась, и мне опять было больно и страшно. Мой тонкий и образованныйвозлюбленный назвал меня дурой и психопаткой и перестал звонить.

Я внимательно вслушивалась в разговоры подружек, вчитываласьв книги и всматривалась в кинофильмы, пытаясь понять, что же со мной не так.Почему все так стремятся к сексу, а я его совсем не хочу? Что должно произойти,чтобы я тоже этого захотела? Говорить на такие темы с родителями как-то непринято, а с ровесниками – не хотелось, чтобы не сочли неполноценной и неначали издеваться. Сегодня профессия сексопатолога весьма и весьмавостребована, а тогда, в середине восьмидесятых, обратиться к этому специалистубыло едва ли не более стыдным, чем лечиться у психиатра или венеролога, поэтомудо всего мне приходилось докапываться самостоятельно.

Фригидность, спровоцированная психотравмирующейситуацией, – вот и весь ответ, который мне удалось с грехом пополамсформулировать. Что с этим делать, я не знала. И решила пустить все на самотек:как будет, так и будет. Знать, судьба моя такая…

Володю Руденко я знала практически с детства, наши родителидружили семьями, а мы с ним были ровесниками. И когда мама с папой началиусиленно сватать мне его, я согласилась. Мне было все равно. Я не хотела его,но я не хотела и никого другого. Я отдавала себе отчет в том, что не смогу бытьдля него ни полноценной женой, ни матерью его детей, поэтому он, вероятнеевсего, очень скоро со мной разведется.

Мы начали встречаться, я изо всех сил делала вид, чтовлюблена, что он мне очень нравится, а когда мы оказались в постели, я сказаласебе: терпи, Муза, молчи и терпи. Я очень старалась не расплакаться, незакричать и не отталкивать его, хотя мне опять было больно. У меня получилось. Явсе вытерпела и была уверена, что Володя ничего не заметил и остался вполнедоволен.

Но, как оказалось, старания мои пропали втуне.

– Тебе было плохо. – Володя не спрашивал, онутверждал, и я на какое-то мгновение растерялась. – Не пытайся меняобманывать, тебе было плохо и, кажется, даже больно. С тобой это всегда так илия сделал что-то неправильно?

– Всегда, – вырвалось у меня прежде, чем я успелаобдумать ситуацию.

– И ты знаешь почему? Знаешь причину?

Я молча кивнула и вдруг расплакалась. Он долго утешал меня,успокаивал, гладил по голове и голым плечам, пока слезы не кончились. А когдаони кончились, я вдруг рассказала ему все. Он был таким славным, таким добрым,и я так давно его знала, что решила не обманывать его и сказать правду, покаеще не поздно, пока еще мы не женаты и все можно переиграть и отменить.

– Это ужасно, – тихо проговорил он, по-прежнемуобнимая меня. – Бедная моя девочка. Сколько же ты перенесла…

– Кто скажет родителям? Ты или я? – Я посчитала,что пора переводить разговор в практическое русло. К тому же, облегчив совесть,я тут же начала раскаиваться в собственной откровенности.

Он отстранился и непонимающе посмотрел на меня.

– О чем?

– О том, что свадьбы не будет. Ты сам скажешь? Или мнесказать?

– Ты не хочешь выходить за меня?

– Нет, наверное, это ты теперь не захочешь на мнежениться. Прости, Володенька, ты так меня любишь, а я видишь какая оказалась…Неполноценная.

– Не говори ерунду. – Он улыбнулся и снова обнялменя. – Ведь ты меня любишь?

– Очень. Очень люблю.

Это было неправдой, но правду я ему сказать не посмела.Все-таки это было бы чудовищно жестоко, ведь до этого я постоянно говорила ему,что люблю.

– И я тебя люблю. Значит, мы будем вместе.

– Но тебе будет плохо со мной!

– С чего ты взяла? Нам вместе будет очень хорошо.

– Я не смогу быть твоей женой в полном смысле слова.

– Сможешь. Пусть не сразу, но сможешь. А мы никуда и неторопимся, верно? Жизнь длинная, мы все успеем.

– Но у меня не может быть детей.

– Ну, что ж поделать… В принципе, это еще неизвестно,врачи часто ошибаются, и не только в плохую сторону, но и в хорошую. Еслисудьба захочет – дети будут, а нет – значит, нет. Не думай об этом, Муза, думайо том, что мы любим друг друга и скоро поженимся.

Я не понимала, зачем он идет на это. Единственный ответ,который приходил мне в голову, был коротким и всеобъемлющим: ЛЮБОВЬ. Он такменя любил, что готов был жениться на мне, невзирая ни на что.

Несмотря на признание, меня постоянно преследовало ощущение,что я обманываю Володю, ведь я рассказала ему все, утаив самое главное: я нелюбила его. А может быть, это не было главным?

Незадолго до свадьбы, когда я в очередной раз завеларазговор о том, что еще не поздно передумать и пусть он найдет себе болееподходящую жену, пригодную для телесных радостей и материнства, Володя сказал:

– Я в одной книжке прочитал совершенно замечательныеслова: брак – это договор двух людей о совместном противостоянии жизненнымтрудностям. Понимаешь, Муза? Не о постели, не о сексе, не о продолжении рода, ао совместном противостоянии. Плечо к плечу, спина к спине, локоть к локтю иполное взаимное доверие. Да, тебе не нравится секс. Но разве это означает, чтомы с тобой не можем или не должны вместе противостоять трудностям жизни?

Нам было по двадцать два года, я заканчивала институт,Володя – университет, вроде бы все одинаково, но мне казалось, что он намногостарше, умнее и мудрее меня. И я ему поверила.

Мы поженились. Наши родители были счастливы. В течениепервого года Володя очень старался меня вылечить и, как он сам выражался,разбудить. Он был нежен, терпелив, но у нас ничего не получалось. И хотя я изовсех сил притворялась, чтобы его не разочаровывать, ни малейшего интереса ксексу у меня так и не появилось. Скучно, противно и утомительно. Правда, уже небольно. Но все равно…