Отец и мама костерили меня еще долго, и из их слов я вынествердое убеждение, что если я еще хоть раз себе позволю – они немедленно примутмеры. Мне было наплевать, что будет со мной, но для Нади эти меры имели бынеобратимые катастрофические последствия. Конечно, я был очень молод, новсе-таки понимал, что должности моих родителей и их возможности обеспечат всюжестокость и неотвратимость подобных мер.

Наконец меня оставили в покое, и только тут я задумался: акак вообще это все могло произойти? Я понимал, что все дело в Михаиле, ведь они только он знал, что я собираюсь привести домой женщину, но не понимал, почемуон поставил в известность родителей. Зачем? Как он узнал, что Надя старше меня?Я был уверен, что, если бы речь шла о «подходящей девушке», ничего подобного непроизошло бы. Мишка – тупой и коварный гад, он никогда не упускал поводапоиздеваться надо мной, он мог бы заявиться домой и ввалиться в комнату, чтобысмутить меня и поставить в неловкое положение, но – один. Без родителей. Безнаших идеологически правильных родителей, которые не стали бы терзать и унижатьнезнакомую девушку, потому что мало ли кого я привел, а вдруг это дочкабольшого начальника? Таких дочек на моем факультете училось видимо-невидимо.Нет, если они пришли вместе с Мишкой, значит, были уверены, что даму я привелсовершенно «неподходящую».

И как ни противно мне было смотреть на брата и разговариватьс ним, я все-таки спросил:

– Почему, Миш? Зачем ты это сделал?

Михаил расхохотался.

– Да потому, что ты идиот! Ты придурок! Ну кого ты могсебе найти? Только такое угробище. Тебя спасать надо было от тебя же самого,пока ты глупостей не наделал. Еще спасибо мне скажешь, когда поймешь. Хотя тытакой дурак, что можешь и не понять никогда.

– Не смей! – вспыхнул я.

– Да брось ты! Мне было интересно, кого ты приведешь, яс Валькой договорился, мне ж с работы раньше шести не уйти никак, а она тебя отсамого института пасла, ради такого дела последнюю пару прогуляла, таскалась затобой по всему городу, пока ты свою ненаглядную старушку не встретил. И сразуже мне позвонила, доложила, я специально с работы не уходил, ее звонка ждал.Ну, я – ноги в руки и бегом к театру, перехватил предков на входе, так, мол, итак, спасать надо нашего шпендрика, его какая-то пожилая тетка окрутила, он ееуж и домой привел, того и гляди до беды недалеко.

– Не смей называть ее старушкой!

– А как мне ее называть? Телкой, что ли? Да ты разуйглаза, недоумок! Ну что в ней хорошего? Старая, низенькая, вся коряваякакая-то, брюхо висит, на роже морщины – тьфу! Смотреть не на что. Может, тыдумаешь, что она дает как-то необыкновенно? Так не обольщайся, все даютодинаково, и у всех вдоль, а не поперек. Хотя, конечно, откуда тебе это знать?Ты еще маленький, мало чего в жизни видел. Но ты мне поверь, я знаю, о чемговорю.

Почему я его не убил в тот момент? А ведь хотелось, и ещекак хотелось! Но я стерпел. Понимал, что изменить ничего нельзя. Убью я Мишку,или просто ударю, или перестану с ним разговаривать – Надю этим все равно невернуть. По сравнению с этой бедой все остальное меркло и казалосьнесущественным и незначительным.

У меня хватило выдержки не позвонить Наде домой в тот жевечер, я дождался утра и позвонил ей на работу. Голос у нее был печальный итусклый.

– Не надо, солнышко, – тихо сказала она в трубку,прервав мои попытки попросить прощения. – Не казнись. Ты ни в чем невиноват. Не звони мне больше.

Я не настаивал. Угрозы отца представлялись мне более чемреальными, и мне не хотелось подвергать Надежду такому неоправданному риску.

На то, чтобы прийти в себя, мне потребовалось чуть большегода. Но я их не простил. Никого. И продолжал любить свою Надю и думать о ней,хотя и понимал, что это ни к чему не приведет.

Прошло время, и родители стали подумывать о том, чтобы меняженить. У Мишки и Ларисы рос Тарас, Валентина тоже вышла замуж и родила дочкуЮлю, оставался я, пятикурсник, в скором будущем – выпускник университета,молодой специалист.

– Вот женишься – и можно умирать спокойно, – то идело говорила мама. – Все дети с семьями, никто один не остался.

Мне было все равно. Мне никто не был нужен, кроме Нади, именя устроила бы любая жена. Я бы жил с ней как полагается и делал бы все, чтотребуется. Если не Надя, то какая разница – кто?

– Вот у Станислава Сергеевича такая чудесная девочкавыросла, – говорили родители. – Она с детства в тебя влюблена, междупрочим. Разве ты не замечал?

Дочку Станислава Сергеевича, Музу, я знал много лет, новнимания на нее не обращал. Наши родители дружили семьями и всегда приводили ссобой детей, когда ходили друг к другу в гости или выезжали на дачный пикник.Муза была невзрачной некрасивой девочкой, бледной до прозрачности и худосочной,хотя и умненькой, много читала, интересовалась живописью и собиралась, еслипамять мне не изменяла, стать искусствоведом. Никаких признаков ее особогоотношения ко мне я не наблюдал. Хотя, если честно, не присматривался. В чем иоткровенно признался родителям.

– Ну что ты, Володя, – убежденно твердиламама, – это же просто в глаза бросается! Как она на тебя смотрит, какулыбается, когда разговаривает с тобой! Она с ума по тебе сходит, а ты незамечаешь. Между прочим, лучшей жены тебе не найти. И умница, и порядочная,чистая девочка, и профессию будет иметь достойную, и семья у нее прекрасная.

Все это было шито белыми нитками, я не сомневался в том, чтоотец и его начальник Станислав Сергеевич просто решили наилучшим образом скрепитьсвой деловой союз и породниться. Внутриклановый брак. Перестройка шла полнымходом, и руководители промышленных отделов райкомов и горкомов партии почуяли,что можно многое прибрать к рукам, если проявить должную ловкость и хватку.

Я был глуп и слаб, я был приучен к послушанию и не умелбороться. Что ж, если мне не удается жить по своим собственным правилам, я будужить по вашим. Муза так Муза, мне все равно.

– Вот билеты, – отец протягивал мнеконверт, – позвони Музе и пригласи ее в театр. Она будет счастлива.

Я звонил, приглашал, и, к моему удивлению, она соглашалась.Мы начали встречаться, родители с обеих сторон нам усиленнопокровительствовали, и спустя какое-то время дело дошло до подачи заявления взагс. Ложиться с Музой в постель мне не хотелось совершенно, и я тайнорадовался, что девушка не подает никаких специфических сигналов и не делаетпрозрачных намеков, но тут уж отступать было некуда. В конце двадцатого векаждать первой брачной ночи просто смешно. Да и, в конце-то концов, потом все равнопридется, так что нечего тянуть. И хотя Муза меня физически абсолютно непривлекала, я был уверен, что справлюсь.

Я-то справился, а вот она… Но я все равно на ней женился,потому что ее фригидность была мне на руку: не придется слишком частонапрягаться. А если повезет – то и вообще не придется. Личную жизнь свою якак-нибудь устрою. Во всем остальном Муза была просто замечательной, и мы сталинастоящими друзьями.