Был бы он нормальным мужиком – должен был бы меня прибить наместе. Конечно, вряд ли у него это получилось бы, все-таки даже при моихтравмах я намного сильнее и опытнее, но попытаться он должен был. Но ВладимирОлегович Руденко нормальным не был, потому что он молча выслушал весь потокмоей облеченной в слова бурлящей ярости, а потом, когда поток иссяк, подлил мнееще чаю.

– За то, что ты посмел сказать о моей жене, я долженбыл бы немедленно выгнать тебя и больше никогда не подавать тебе руки. –Он говорил негромко и как-то задумчиво. – Но тебя извиняет то, что тывлюблен и от любви потерял голову. Я не намерен ничего тебе объяснять. Простоповерь мне: все не так. Все не так, как ты думаешь.

– А как?

Я все еще кипел, но уже не настолько, чтобы не понимать, чтоя, кажется, наговорил лишнего.

– Я уже сказал: я не стану ничего тебе объяснять. Еслитебе недостаточно моего слова – что ж, ничего не поделаешь.

– Мне недостаточно.

Он молча пожал плечами, точь-в-точь как Дана, когда еезажимают страх или смущение. Да, гены в форточку не выкинешь!

– Если ты не врешь и все действительно не так, тогдаскажи, что мне делать, – потребовал я. – Почему твой брат против?Почему запрещает мне крутить роман с Леной?

– Я уже объяснил тебе. Больше мне нечего добавить.

Но я не отставал.

– Зачем она приходит к тебе, если вы не любовники?

– Затем же, зачем и ты пришел. Ты же пришел, сидишь,чай пьешь, разговариваешь со мной, вопросы задаешь.

– И она тоже чай с тобой пила?

– Нет, – он слабо усмехнулся, – она пилакофе.

– И часто она приходит к тебе кофейку попить? –ехидно осведомился я.

– Когда как. Иногда часто, иногда редко.

Он отвернулся, несколько секунд смотрел в темное окно, потомперевел глаза на меня.

– Оставь ее, Паша. – Его голос звучал устало ибезразлично. – Не трогай ее. У тебя ничего не выйдет. Только ее измучаешьи сам изведешься.

– Откуда ты знаешь, выйдет или нет? – Я злобноощерился. – Думаешь, ты настолько лучше меня, что бесполезно с тобойтягаться?

Володя снова помолчал некоторое время.

– Скажи, Паша, ты всегда так плохо себя контролируешьили только сегодня?

– Да пошел ты!

Я оттолкнул стул, выскочил в прихожую, всунул ноги вботинки, схватил куртку и выскочил на лестницу. Вот и пойми теперь, выиграл ясвой третий раунд или проиграл.

Уже подъезжая к дому, я перестал кипеть, трезво осмыслилситуацию и с огорчением вынужден был признать, что все-таки проиграл. И чего явпал в такое бешенство? Просто я не привык, у меня обломов с девушками сроду небыло. И еще я не привык, когда все так сложно. Ведь оно как бывает? Либо тыдевочке нравишься, и тогда она идет с тобой, либо не нравишься, либо нравишься,но она занята, и она сразу как-то необидно дает это понять, или твои друзьявовремя подскажут, так что до прямого отказа дело не доходит. По крайней мере,в моей тусе все происходило именно так. А тут… Фигня какая-то. Она мненравится, я ей нравлюсь, но почему-то нельзя. Или я ей не нравлюсь, но оназачем-то делает вид, что это не так, улыбается, сама предлагает поехать со мнойна машине и разрешает гладить руку. Если Лена занята, если она Володина любовница,то зачем делала мне авансы? А если я ошибся и она не занята, то почему Володятак уверен, что у меня ничего не получится?

Какой смешной мальчик, боже мой, какой смешной итрогательный! Подумать, что Леночка – любовница моего мужа… Впрочем, Павлатрудно винить, ничего другого он подумать и не мог. Но как же я хохотала, когдамне поздно вечером позвонил Володенька и рассказал о своем разговоре с Павлом!Он сказал, что не мог дотерпеть до моего приезда и решил поделиться сразу же,хотя я возвращаюсь уже завтра. Извинился, что звонит так поздно, но сначала онждал, пока Дануська закончит перевод, потом повел ее домой и там еще какое-товремя задержался.

Сколько буду жить на этом свете – буду благодарить бога зато, что он послал мне Володю. Я совсем не любила его, когда выходила замуж, ивообще, мне было совершенно все равно, за кого выходить, просто так было надо,так принято, женщина должна быть замужем, а родители день и ночь твердили отом, какой замечательный мальчик вырос у Олега Семеновича Руденко, какойкрасивый, умный, учится в институте на повышенную стипендию, то есть получаетодни пятерки, и как он меня любит и мечтает на мне жениться. Вот я исогласилась. Если уж обязательно надо иметь мужа, то пусть лучше будеткрасивый, умный и любящий. Я знала, что наш брак долго не продлится, но бытьразведенной – совсем не то же самое, что быть старой девой. Олег Семенович былзаместителем моего папы, оба – партийные функционеры, и можно было небеспокоиться о том, что будущий муж окажется скрытым уголовником иликаким-нибудь алкоголиком. Семья «своя», проверенная, все гарантии налицо.

Когда мне было шестнадцать лет, меня изнасиловали. Не люблюоб этом вспоминать и никому не рассказываю. Я возвращалась поздно вечером сподготовительных курсов, их было четверо, и все мое сопротивление, наверное,выглядело в их глазах смешным и глупым. Что я могла? Царапалась, кусалась,пыталась даже кричать, но рот мне зажали крепко и так же крепко держали руки иноги.

Родителям я, конечно, все рассказала, они долго совещались всвоей комнате, потом вызвали какого-то «своего» врача, который меня осмотрел ивелел лежать и лечиться. Синяки, ссадины, фингал под глазом. В милицию никто непошел – стыдно. И мне стыдно, и родители огласки не хотели. И ведь моей вины вэтом не было, но сам факт того, что меня отымели четыре грязных пьяных бугая,делал меня саму словно бы нечистой.

Через полтора месяца стало очевидным, что я беременна. Иснова вопрос: куда идти? К какому врачу? Мне шестнадцать, чистить будут «подмаской», то есть практически наживую, без наркоза, а это боль непереносимая,сообщат в школу и родителям на работу, будут позорить перед всеми, а еслисказать правду, мол, изнасиловали, сразу встанет вопрос: почему не заявили?Эдак каждая малолетняя проститутка будет требовать сделать ей аборт с хорошимобезболиванием, потому что ее, дескать, изнасиловали. Документ из прокуратурыили из милиции должен быть.

В общем, снова нашли «своего» доктора, родители деньги емузаплатили, и он все сделал, даже с уколом, я уснула и ничего не почувствовала.Но что-то пошло не так, где-то он ошибся, и, хотя он промолчал и моим маме спапой ничего не сказал, скрыл, медсестричка, которая ему помогала меня чистить,предупредила: детей не будет. Никогда. И взяла с меня слово, что я доктора неподведу и родителям не скажу.

Я слово сдержала. Они до сих пор не знают точно, почему унас с Володей нет детей, только иногда вздыхают и горестно предполагают, что,наверное, дело в раннем аборте. А Володя знает. Я ничего от него не скрываю.